Некоторые лестницы ведут на открытую смотровую площадку, где дети наблюдают за взлетом и посадкой самолетов. Для них установлены телескопы, а задняя стена — стеклянная. За телескопами — модель аэропорта с обозначенными на ней взлетно-посадочными полосами.
Передо мной стоит группа пожилых женщин в футболках с надписью «Лас-Вегас», обнимающие своих внуков.
В балетках и узких джинсах я передвигаюсь быстро, стремясь получить багаж и еще больше — начать новый этап своей жизни.
Телефон сигнализирует о полученном сообщении, и я останавливаюсь, чтобы достать его из кармана. Предполагая, что это Кем сообщает о том, что уже рядом, я удивляюсь, увидев, что сообщение от Бруклина и еще больше меня поражает то, что он просит меня посмотреть налево.
Мое сердце начинает бешено колотиться.
У меня перехватывает дыхание.
Когда наконец поворачиваю голову, вижу его, спускающегося на эскалаторе. Когда выдыхаю, дыхание задерживается на губах на секунду, и я просто забываю, как дышать.
Застыв на месте, я стою посередине заполненного аэропорта, тепло наполняет все мое тело. Несколько мгновений я не двигаюсь, не зная, что делать.
С пересохшим ртом я облизываю губы и жду, неуверенная. Что это значит? Что он здесь делает? Как он узнал, что я приезжаю?
Как только Бруклин сходит с эскалатора, его взгляд ловит мой и удерживает; все это время он шагает ко мне со странной решимостью. В нем что-то изменилось, как будто его задумчивый взгляд трансформировался во что-то другое. Что-то более мягкое, и все же эти голубые глаза бурлят уверенностью, которой я восхищаюсь.
При виде этого прекрасного лица и красивого рта во мне что-то щелкает, и восторг берет верх.
Внезапно я словно нахожусь на американских горках с ветром, бьющим в лицо и все, чего я хочу — подниматься выше, ехать быстрее и никогда не останавливаться.
С сердцем, бьющимся со скоростью миля в минуту, я начинаю бежать ему навстречу так быстро, как только могу. Теперь я уже не на горках. Вместо этого, я на краю самого высокого здания и собираюсь прыгнуть. Если он меня не поймает, я все же попыталась.
Словно в кино, мы встречаемся посередине заполненного аэропорта, и когда я кидаюсь к нему, он ловит меня, обхватывая руками.
Он не позволяет мне упасть.
Это и правда выглядит, как в дешевом фильме, где мы снимаемся, играя влюбленную пару.
Бруклин зарывается лицом мне в шею и кусает. Я, в свою очередь, обнимаю его и сжимаю так крепко, как только могу. Потом он отпускает меня и достает мешочек из кармана. Смеется, заглядывая внутрь.
— Я принес тебе печенье, но оно раскрошилось.
Я забираю у него мешочек и снова оборачиваю вокруг него руки.
— Что ты здесь делаешь?
В этот раз, отступив, он держит руки на моих бедрах.
— Я пришел сказать тебе, как чертовски сожалею и встать на колени, если это будет означать, что ты простишь меня.
Я не отвечаю, потому что не могу, потому что слова застряли в горле, но он медленно начинает опускаться на колено. Я останавливаю его. Мое сердце наполняет радость, и в глазах появляются слезы.
— Бруклин, конечно, я прощаю тебя. То неправильное, что произошло между нами, не только твоя вина. Но и моя. Но ты должен поверить мне, те сообщения были невинными...
Он прерывает меня, положив палец на губы.
— Больше ни слова об этом. Больше никаких правил. Больше никаких мыслей о том, что это не по-настоящему и уж точно никаких тайн.
Толпа вокруг нас сгущается — приземляется следующий самолет или, может, взлетает. Но мы все равно не двигаемся. Мы стоим в центре аэропорта, касаясь друг друга и не сводя друг с друга глаз, а затем он захватывает мой рот в легком поцелуе, из-за которого начинают дрожать коленки. Притянув ближе, он целует меня жестче и требовательнее. Я вцепляюсь в него так же яростно, как он в меня.
Это не то приветствие, которого я ожидала. Оно намного лучше. Но потом я осознаю, что, прежде чем окунемся в наше «долго и счастливо», нам нужно кое-что уладить.
— Сэр Одуванчик, — говорю я ему в губы.
— Да, принцесса Амелия? — бубнит он со смехом.
— Ты — мой Мистер Правильный, и я хочу, чтобы ты стал моим Прекрасным Принцем. Ты можешь это сделать? — спрашиваю я.
Бруклин улыбается. Искренняя улыбка, предназначающаяся только мне.
— Думаю, могу, но сначала я должен кое о чем тебя спросить.
Из моих глаз текут слезы, когда я смотрю на мужчину, который однажды в возрасте десяти лет женился на мне.
— О чем? — спрашиваю я, разрывая объятия, чтобы вытереть слезы со щек.
Взяв мои руки в свои, он накрывает ими мои слезы радости, и потом эти голубые глаза находят мои.
— Я люблю тебя, Амелия и хочу, чтобы ты стала моей. Ты можешь это сделать?