— Нет. Я больше не занимаюсь этим.
Правда. Также я больше не курю обычные сигареты. Да и кроме того, даже если бы у меня что-то было, я ни за что не стал бы ловить кайф с Амелией.
Она выжидающе смотрит на меня.
— Ладно, — сдаюсь я, — я посмотрю фильм, как только сбегаю в продуктовый за ужином.
Глаза Амелии загораются.
— Ты поедешь на мотоцикле, да?
— Да, а что?
— Я поеду с тобой.
Я смотрю на дождь, затем обратно на неё.
— Ты хочешь прокатиться сзади на моем мотоцикле в дождь?
— Да, хочу.
Ни одна из знакомых мне девушек не намочила бы добровольно свои волосы.
Амелия улыбается, словно выиграла приз.
Я прищуриваюсь, глядя на неё.
— Я не поеду на байке, возьму Cruiser.
— Ох, да ладно.
— На улице самый разгар шторма, Амелия. В чем дело?
Она пожимает плечами.
— Ни в чем.
Я приподнимаю бровь.
— Скажи.
Вздохнув, она смотрит на меня.
— Когда я была подростком, мой отец строго-настрого запретил мне делать что-либо подобное. Он настолько вбил в меня свои ожидания, что, даже выйдя из-под его контроля, я не хотела разочаровывать его. Существует столько вещей, которые я никогда не делала, но хочу попробовать. И это одна из них.
— Позже, когда прекратится дождь, — говорю я ей, и уже представляю, как ее руки обхватывают меня. Ее красивая грудь прижимается к моей спине. Ее горячее дыхание касается моего уха.
— Правда? — спрашивает она восхищенно.
Я вырываю себя из фантазий, потому что есть что-то грустное в стремлениях Амелии, что не должно порождать сексуальность.
И, хотите — верьте, хотите — нет, я понимаю.
Даже больше, чем просто понимаю.
Мне кажется, я сам был на ее месте, в тени своих матери и отца, потому и оказался здесь, в Лагуне, пытаясь найти себя.
И всё же не могу избавиться от чувства, что мне необходимо возвести стену вокруг себя, иначе я могу оказаться в списке того, что Амелия никогда не делала... и просто хочет попробовать.
Потому что она хорошая, просто хочет немного плохого.
Совсем немного.
Не слишком много.
Были времена, когда и мне это было свойственно.
Но не думаю, что я снова готов к подобным приключениям.
Больше нет.
Глава 10
500 ДНЕЙ ЛЕТА
Амелия
Принцесса Амелия.
Воспоминания о том, как Сэр Одуванчик обращался ко мне, заставляют улыбаться даже во сне.
Сэр Одуванчик.
Я вскакиваю с кровати, вспомнив, что называла так Бруклина, когда мы играли тогда в детстве.
Мой брат Брэндон всегда называл его Одуванчиком, потому что его волосы в детстве были буквально белого цвета. Я подхватила это прозвище, когда он пришел к нам домой тем днем, и так и нарекла его. Видите ли, это мой брат Кем заставил меня играть с Бруклином. Он сказал, что мы одного возраста, и только потому должны играть вместе. Я не особо хотела этого, потому и вела себя как командир. Мне было интересно, почему он делал всё, что я говорила ему.
Он боялся моего отца.
Стоило понять.
Я падаю обратно на подушки.
Пытаясь устроиться поудобнее, ощущаю очень странное чувство в животе, лежа на кровати Мэгги и Кина, и понятия не имею почему. У меня нет похмелья. Я не голодна. Может, съела слишком много Доритос перед сном.
Кто знает?
Учитывая то состояние, в котором проснулась вчера, я должна была всю ночь и добрую часть утра спать, как младенец. Вероятно, мне стоило пойти в кровать раньше, а не засиживаться допоздна. Но каким-то образом Бруклину удалось заставить меня посмотреть «Тварь из Черной Лагуны» после «Бездны», потому что я не видела его. Или потому что он желал перекрыть черную магию Гаити тем большим, зеленым существом.
От этой мысли мне смешно.
Когда фильм закончился, Бруклин задал мне очень важный вопрос.
— Ты бы лучше умерла от нескольких больших укусов акулы или от миллиона злобных щипаний пираньи?
Оба варианта были неприятными. Не согласны?
Когда я не смогла ответить, он заставил меня смотреть «Пиранью». После этого ответ был очевиден. Безусловно, я бы выбрала акул. Настолько сильно меня испугал фильм «Пиранья».
По какой-то причине я сейчас лежу и пытаюсь заставить себя прекратить думать о Бруклине. Мне стоит думать о Лендоне. Да, если он на самом деле мой единорог, мой принц, интересно, почему я до сих пор ни разу не вспомнила о нем. Судя по тому, что я узнала о нем за наше короткое знакомство, он идеален для меня во всех понятиях. Будь у меня телефон, я написала бы Лендону сообщение. Задала бы вопрос Бруклина: пиранья или акула? Интересно, что бы он выбрал.
Завывает ветер, и мои мысли снова разбредаются. Что-то заставляет меня повернуть голову в сторону пляжа. Французские двери дребезжат, словно кто-то пытается проникнуть внутрь. Пытаясь сохранять спокойствие, я включаю прикроватную лампу, но ничего не меняется. Электричество всю ночь то включалось, то выключалось. Видимо, сейчас его снова нет. Уже, должно быть, около шести утра, потому что в окна проникает слабое сияние рассвета.
Взяв фонарик, который Бруклин купил прошлой ночью в магазине, я спрыгиваю с кровати и иду к лестнице, ведущей к его комнате.
Может, он проверит дверь ради меня?
Оказавшись наверху, слышу кое-что другое — на этот раз ничего пугающего, но звук похож на стон.
Не пойму точно.
Я мгновенно выключаю фонарь.
Дверь слегка приоткрыта.
Знаю, что он один, или подумала бы... ну, вы знаете, что я бы подумала.
Мысль о происходящем в кровати заставляет мое сердце колотиться от странного возбуждения. Прислушиваясь к звукам, решаю не стучаться; мое сердце бьется всё сильнее и сильнее с каждой секундой. Затем я снова это слышу.
Заглядываю в темную комнату, если не считать слабый свет восходящего солнца, проникающего через жалюзи. Бруклин лежит в кровати, одеяло покрывает его до талии, а рука находится именно на том месте, где я и думала.
Мне стоит отвернуться и уйти.
Я этого не делаю.
Не могу.
Ведь он держит член в руке. И что ж, я хочу, чтобы моя рука оказалась там же, но так как я не могу просто войти, чтобы попросить присоединиться и помочь ему кончить, ограничиваюсь наблюдением.
Я задерживаю дыхание, наблюдая за движениями Бруклина под одеялом. Длинными рывками он водит рукой вверх-вниз по члену. Затем откидывает одеяло и выгибает спину. Одна рука ложится на яйца, другая обхватывает головку члена, словно кольцом, так, чтобы она свободно проходила через него.
Мне приходится прикрыть рот рукой, чтобы сдержать стон возбуждения.
Я никогда лично не видела, как мужчина удовлетворяет сам себя, и это выходит за грани всего, что я себе представляла. Конечно, я видела, как это происходит в порнофильмах, которые смотрел Картер, но в них парни всегда так жестко дергают свой член, что даже смотреть больно.
То, что я вижу сейчас, совсем не то.
Намного эротичнее.
Медленнее.
Напряженнее.
Мне хочется прикоснуться к себе. Провести пальцами по клитору, вырисовывая круги под ритм подъема и падения его бедер, но я сдерживаюсь.
Внезапно кулак Бруклина ускоряется, а бедра поднимаются и опускаются при каждом движении руки, что в свою очередь заставляет мое сердце биться с тревожной скоростью. Теперь мне хочется трахнуть себя пальцем и прижать большой палец к клитору с достаточным нажимом, чтобы заставить себя кончить.
Еще один стон, и в этот раз его рот открывается, а лицо искажается от удовольствия.
Видимо, он кончает.
И, думаю, я тоже.
Мой клитор внезапно начинает пульсировать, и я понимаю, насколько возбудилась.
Он замирает.
Мои ноги словно ватные.
А после наступает тишина.
Мне хочется большего, поэтому я не отрываю глаз, желая узнать, повторит ли он это.
О, боже мой, я любопытная Варвара. Извращенная любопытная Варвара. Это плохо. Очень плохо. Но в то же время, по какой-то причине это вызывает у меня улыбку.
Я отправлюсь в ад.
Будучи настолько возбужденной, что я даже не считала возможным, сжимаю бедра и чувствую легкую дрожь в половых органах.
Опускаю взгляд.
Я кончила дважды?
Нет.
Ни за что.
Не так.
Не наблюдая за тем, как дрочит парень, которого я едва знаю, и, думая о том, как бы прикоснуться к себе.
Снова обращая внимание на то, что происходит за дверью, я замечаю его упругий, голый зад, направляющийся в ванную.
Ладно.
Хорошо.
Пора уходить. Но мои мозги всё ещё сконцентрированы на дрожи, из-за которой мои нервные окончания до сих пор покалывает.
Уставившись в пустую комнату, я знаю, что мне нужно уходить. Я делаю шаг назад, затем еще один. Добравшись до темной лестницы, снова включаю фонарик и пытаюсь решить, хочу ли развернуться или спуститься вниз, избегая какого-либо шума.
Его шаги раздаются по паркету, и мои широко раскрытые глаза вглядываются в темноту, а затем скрип петель на его двери вынуждает мое сердце остановиться.
Я мгновенно выключаю фонарь.
Появляется квадратик солнечного света, и дверь распахивается настежь.
Зажмурив глаза, я пытаюсь успокоить дыхание.
— Амелия? — спрашивает Бруклин.
Я замираю, словно олень в свете фар. Поймали. Меня поймали. Интересно, у меня ещё есть время убежать к себе в комнату? Нет, ни секунды. Может, стоит притвориться, что я хожу во сне? Возможно. Нет, это не сработает.
— Амелия, — спрашивает он снова.
Я вглядываюсь в небольшое пространство между нами и снова включаю фонарик, случайно засветив им прямо ему в лицо.
— Привет, — пытаюсь проговорить спокойно. Сделать вид, будто я только что поднялась наверх. Притвориться, что нотки возбуждения в моем голосе вызваны не тем, что я застала его за мастурбацией, а скорее радостью, что я достигла верха этой узкой лестницы.
Слава Богу, он одет. Каким-то образом во время моего безумия он успел натянуть пару спортивных штанов. Бруклин поднимает руку, чтобы прикрыть глаза от яркого света.
— Что ты тут делаешь?
Я отвожу луч в стену.
— Я… Я… Я... эм… Мне показалось, я слышала, как кто-то пытался открыть дверь Мэгги. Но теперь, когда я говорю об этом тебе, понимаю, как абсурдно это звучит.