По моим наблюдениям, дар речи он потерял сразу же. И то, что из его невнятного бормотания моя дочь поняла-таки, кто он такой и как его зовут, заслуга вовсе не русского царевича, а предварительной подготовки. Раз уж я не мог повлиять на брак своего сына, то хотя бы своим дочерям хотел дать возможность присмотреться к будущим женихам.
Анне в Норвегии было проще. Там организовалась целая толпа претендентов, и местные старейшины устроили диспут, решая, по каким критериям отбирать кандидатов. Лаялись года три, пока я не пригрозил, что займусь выбором сам. Иначе дочь вообще в девках останется! Сама Анна ни к кому конкретному не склонялась, наслаждаясь боями за свою руку и сердце.
Но, кого бы не выбрала моя старшая дочь, Норвегия останется под властью Швеции. А вот с Ливонским королевством было сложнее. Я хотел, чтобы оно оставалось максимально независимым. И чтобы интересы множества стран переплелись в нем так, чтобы соблюдать баланс было выгодно всем сторонам.
Юрий для моих целей подходил как нельзя лучше. Он стремился к новому, не боялся сложностей, жаждал знаний и готов был рисковать. Такой не ляжет беспрекословно под Москву только потому, что там есть родственные связи. Слишком уж сильно его стремление к свободе и независимости. Именно поэтому я и остановился на его кандидатуре.
Политический брак — дело сложное. И редко когда счастливое. Но то, как он смотрел на Софию, давало надежду. Юрий вырос в семье, где родители любили друг друга. И наверняка подспудно стремился к тому же. Тем более, что и мы с Катариной являли пример гармоничных отношений. Детей у нас, правда, (по меркам эпохи), было маловато (всего трое, а не 12–15), но зато все живы, здоровы и предварительно пристроены.
Оксеншерна тоже так считал. А потому решил, что раз уж я разобрался с семейными делами, пора вспомнить старые договоренности и завоевать для Швеции новые территории. Гражданская война в Речи Посполитой пошла по очередному кругу, король Владислав IV давил врагов, но об окончательной победе было говорить рано.
Ничего удивительного, что Швеция загорелась желанием оторвать несколько кусков от обессилевшей Польши. Губа у шведов была не дура. Планировался поход, как минимум, до Вислы. А если повезет, то и до Штеттина. Я, разумеется, возражать не стал. Лучше Европа, чем Россия. Впрочем, после того, как Скопин-Шуйский там навел порядок, желающие оторвать кусок у русского медведя резко сократились.
Одно дело — воспользоваться Смутой и пограбить тех, кто все равно ответить не может. А еще лучше — нужные территории у них отхватить. Но совсем другое дело — столкнуться с армией. Реформированной, вооруженной и хорошо подготовленной. Кому нужны такие сложности? Да никому. Проще в другом направлении двинуться. Где разрозненные княжества даже при желании не смогут организовать полноценный отпор.
Воевать мне даже в молодости не нравилось. А после того, ка полтинник стукнул, вообще желание в походы ходить отпало. Мирный я человек, в отличии от того же Столарма, который даже погиб на боевом посту в 1620-м. Похороны превратились в национальный траур, а на площади Стокгольма появился памятник Арвиду — в боевом облачении, с силуэтом корабля за спиной.
Завоевание Пруссии и Померании вознесло славу шведского войска на небывалую высоту. Если честно, я и не ожидал, что нам удастся так далеко продвинуться. Новые территории следовало освоить, но теперь, к счастью, у меня был помощник. И Юрий (которого в королевстве именовали Георгием) Скопин-Шуйский меня не подвел, заполучив контроль над янтарным бизнесом.
А сколько мы на тридцатилетней войне поимели — словами не описать. Воюющим странам требовалось оружие, продовольствие и еще много чего интересного. Так что не заработать на этом было грех.
Сын Михаила Васильевича, женившись на моей дочери, легко вписался в традиции Ливонского королевства. Веру ему менять не пришлось, но Гермоген, рассчитывавший на усиление православной церкви, обломался по полной программе. Юрию это было вообще не интересно. Поняв, что к религии я отношусь спустя рукава, он стал делать тоже самое.
Вроде и воспитывали его в нужном ключе, и приучали с детства, но фанатизма в нем не было. Менять веру он бы не стал, но если появлялась возможность под благовидным предлогом увильнуть от церкви, чтобы заняться чем-нибудь интересным, Юрий так и делал.