Выбрать главу

— Что ж, можно было бы и не спрашивать. Заезжай, я дам тебе свою карту.

— Боюсь, что этого будет мало. Я дождусь возвращения отца.

— Ты во что-то снова вляпался?

— Что это еще за тон? И что это еще за «снова»? Я почти полгода жил без вашей помощи, так что не надо мне.

— Молодец. Перелез с одной шеи на другую. Твоему таланту везде находить спонсоров, даже в трущобах, можно позавидовать.

— Твоему тоже, — парировал Мукуро. Его неожиданно сильно задело пренебрежительно брошенное словечко «трущобы». Сам-то Алауди удобно пригрелся на груди олигарха и говорит еще что-то. — Ладно, звякни мне, когда отец вернется.

— Если я его застану, — ответил Алауди. Странно, но Мукуро совсем не насторожил такой ответ. Наверное, он просто слишком много думал о Хибари.

Так. Ребята не слишком забеспокоились из-за его исчезновения. Ну ладно, Гокудера психовал, но его в расчет можно не брать — он всегда истерит, ему лишь бы поорать. Остальные отреагировали адекватно и даже обыденно, значит, это обычное дело. В конце концов, это же Хибари Кея. Что с ним может вообще случиться?

Это во-первых.

Во-вторых, он совершенно очевидно страдает каким-то заболеванием. Тоже не проблема, ведь Мукуро с ним подружился, а отец будет рад помочь парню, который помог его сыну выжить в этом суровом мире безденежья. Какой бы сложной и опасной ни была болезнь, с помощью денег ее можно вылечить. Правда, придется идти на попятную, отказаться от своих принципов и вернуться домой, но это не так уж и страшно. К тому же, отличный предлог без унижений возвратиться в свою прежнюю жизнь.

Нельзя сказать, что он просто проболтался без дела все это время. Он попробовал на вкус, какова самостоятельная жизнь. Он работал, оплачивал аренду, общался с людьми, которые не интересовались размером его счета в банке, неплохо повеселился, открыл в себе бисексуальную сторону и, конечно же, много чего переосмыслил. Не будет больше никаких гулянок сутками, таблеток «счастья», алкоголя и вечных прогулов. Нужно серьезно взяться за учебу, завести дружбу с папиными приятелями и их серьезными детьми и, если Хибари не возненавидит его, продолжать с ним встречаться. И надо помириться с Тсуной, они очень плохо начали. Может, было бы все иначе, если бы при их первой встрече Мукуро сразу не воспринял его в штыки.

Но это все потом. А сегодня можно напоследок оторваться. Вечером он обязательно поговорит с Кеей, расскажет ему все, расспросит, и все волшебным образом разрешится. Нечего волноваться.

***

Кен за четыре с половиной месяца изменился довольно сильно: осунулся, вытянулся, постригся так коротко, что сравнение с лохматой собакой теперь бы не проканало. Он сидел на капоте своего автомобиля, в черном пальто и джинсах, и прикладывался к фляжке с горячительным.

— Без шапки зимой? Смело, — окликнул его Мукуро, и Кен аж подскочил от неожиданности.

— Мукуро! — Он кинулся ему навстречу и до хруста в костях стиснул его в объятиях. — Ты жив, я просто счастлив! — улыбался он, беспрестанно хлопая его по спине. — Ого, неплохо выглядишь для парня, убитого бомжами.

— Надеюсь, репортерам не перепал столь жирный скандальный кусок моей биографии, — посмеялся Рокудо, дергая на себя дверцу и садясь в машину. Кен юркнул на водительское место и быстро перетянул себя ремнями безопасности.

— С каких это пор ты перестал быть самоубийцей? — поинтересовался Мукуро, повторяя его движения. Автомобиль плавно тронулся с места. — Кто ты и куда дел моего приятеля?

— Ты назвал меня приятелем, — радостно рассмеялся Джошима, мельком глянув на него. — Я так давно не слышал такого обращения к себе! — Он осторожно выехал на шоссе и, почувствовав на себе любопытный взгляд, вздохнул. — Да я в прошлом месяце в аварию попал — ничего страшного, но усрался я тогда знатно. Теперь стараюсь ездить аккуратно.

Ага, теперь ясно, куда исчезла бешеная скорость, при которой вдавливало в сиденье, резкий старт, оставляющий темные полосы на асфальте, и человек, который с жаром утверждал, что «ремни для слабаков». Все меняются под влиянием окружающих условий, событий, происходящих с ними.

— Эй, я тут затарился, — порывшись в бардачке, Кен кинул ему крохотный пакетик с розовыми таблетками. — Ух, вот мы сегодня зажжем! Покажем всем, кто тут король вечеринок! — злорадно хохотал он, азартно сверкая глазами. Скорость при этом заметно увеличилась. Все-таки он еще не совсем мог держать себя в рамках.

— В последний раз, — пропел себе под нос Мукуро, высыпая себе на руку два гладких шарика. Веселиться, не думая о Хибари и семейных проблемах, — вот, что ему было нужно сейчас. Каких-то три дня, и его ждет уже совсем другая жизнь.

Когда они въехали на подземную парковку увеселительного заведения, уже были навеселе. Несмотря на свои громкие слова о чудесном спасении при аварии, Кен закинулся кислотой еще в пути, поэтому чувствовал себя даже еще более упоротым, чем всегда, а это было довольно сложно представить.

Мукуро будто растворялся в неге. Вот она — его стихия. В воздухе витал запах настоящего, дорогого алкоголя, легкий аромат духов и флер разнузданности, присущий только золотой молодежи. Никаких визжащих девиц, размалеванных косметикой с рынка, никаких уныло пасущихся парней у барных стоек, рыскающих, где бы достать деньги, чтобы угостить подруг. Да, он наслаждался однажды атмосферой в том засранном клубе, в котором работал несколько дней, но он тогда был явно не в себе, или мозг услужливо кинул ему эмоцию, которая на его психике не отразится в негативном свете.

— Я дома! — воскликнул Мукуро, не особо стараясь перекричать музыку. Время псевдоаристократическим беседам в уютной обстановке уже давно завершилось, музыка гремела на полную, и его вряд кто-то услышал. Кроме Кена.

— С возвращением, дружище, — рассмеялся он, тряхнув его за плечи. — Давай сперва в бар.

Мукуро слепо побрел за ним, пребывая в абсолютной нирване. Кен что-то там говорил про зрелища, которые их ждут, про Сато и старые традиции, а все, о чем мог думать Мукуро, — так это о том, что он наконец-то в отличном прикиде, хоть и не сшитом на заказ, но довольно приличном, от него пахнет не дешевым гелем для душа, а дорогим парфюмом, и он находится не на задворках планеты, а в одном из самых элитных ночных клубов Токио.

Он был уверен, что будет плеваться, оказавшись среди лживо-вальяжных лиц своих бывших «друзьяшек», что ему будет тошно в их компании, но ничего подобного. Может, потому что он все-таки один из них?

— Мукуро! — удивленно воскликнула одна из его любовниц. Понятие «бывшие» в их круге не употреблялось: тут все со всеми когда-то были и будут, и точно не один раз. — О, боже. — Она прикрыла рот ладошкой с ярким маникюром и, отставив бокал, подошла к нему. — Сато рассказывал просто ужасные вещи, такой болван.

— Неужели есть на свете люди, которые прислушиваются к его словам? — усмехнулся Рокудо и склонился, с удовольствием целуя нежную ручку своей собеседницы.

— Если он наберет себе достаточно таких дурачков, то наступит конец света. — Девушка, кажется, ее звали Химико, улыбнулась и кивнула на возвышающийся над танцполом балкончик. — Но он собрал свою аудиторию. Маленькую, но верную. Они рассказывают о тебе такие небылицы, что хочется просто вскрыть себе вены.

— Послушать, что ли, что за легенды слагают обо мне? — улыбнулся Мукуро, кивнув бармену. Денег, оставшихся от неприятной работы с престарелой нимфоманкой, на сегодня ему должно было хватить. Не с лихвой, к сожалению, но для того, чтобы не ударить в грязь лицом, хватит.

— Оооо, — протянул Кен, посмеиваясь, — ты упадешь раньше, как он дойдет до того, как он вылил на тебя помои.

— Бред, — фыркнула Химико, а Мукуро покачал головой. Да уж, Сато уже прослыл знатным придурком, раз ему не верят даже тогда, когда он говорит правду. Помои не помои, но остатки, малопригодные для употребления, он все же на Мукуро вылил однажды. За что получил аж от двоих сразу.

Мукуро вспыхнул, вспомнив тот вечер и тесную каморку. И влажное дыхание в шею, и горячую руку, сжимающую…

— О, господи…

На этот раз таблетки «счастья» играли против него, представив ему воспоминания так живо, что в горле мгновенно пересохло и забился пульс где-то на уровне пупка. Тогда было не как вчера — словно прощально, эмоции тогда били через край, затемняя отголоски разума, и даже челюсть сводило от удовольствия.