— А то, — мрачно отозвался Алик.
Первым на жесткой лавочке пробудился Сережа Воронцов. Его пробудило чувство острого, въедливого, буравящего голода и гулкое, глухое пульсирование в ушах, словно приложил ухо к морской раковине.
На соседней лавочке похрапывал Мыскин, и, увидев его перемазанные в пыли туфли и подошву с налипшим на нее камнем, вспомнил, во что же вляпался он сам. Сережа положил голову на жесткие доски и задремал. Проснулся же он, когда Мыскин уже сидел рядом и качался туда-сюда, как старый еврей на субботней молитве. Сергей слабо шевельнулся и выговорил:
— Тебе известно, Алик, как расшифровывается аббревиатура Б.О.М.Ж.?
— А это что… аббревиатура?
— Ну да, аббревиатура. Означает: Без Определенного Места Жительства. Как вот мы с тобой после этой батальной сцены в квартире. Ты-то еще ничего, просто ключ потерял. От квартиры, где деньги, кстати, уже не лежат. А вот со мной дело куда покислее.
— И зачем ты вообще полез в драку с этими отмороженными ублюдками? — спросил Алик. — Нажили просто лишнюю головную боль. А этот Корнеев у меня всегда с гнидой ассоциировался. Такой… волосатой.
— Гниды, Саша — это яйца вшей. Они не волосатые.
— А что, у вшей есть яйца? — осведомился любознательный Мыскин. — Прямо как у… нас.
Сережа качнул головой и, не вдаваясь в инсектологические тонкости, отозвался:
— Тебя не поймешь, Мыскин. То ты предлагаешь вскрыть грызло ни в чем не повинному водителю, а теперь спрашиваешь, почему я сцепился с этими скотами, которые подстроили мне кидалово в казино, а теперь нагло завалили в квартиру и ставят мне условия. Условия! И этот сука Корнеев… ну как же так я подсел на его ля-ля!! Обидно…
— Да уж, — в стиле Кисы Воробьянинова протянул Алик.
— И знаешь, что мне показалось?
— Когда кажется, креститься надо… И что же?
— А то, — Сережа Воронцов настороженно посмотрел на Мыскина, — еще… я сразу понял, что Юджину сказали обращаться с нами… по крайней мере, со мной, максимально вежливо и к решительным мерам прибегать лишь в случае каких-то осложнений.
— Ну и?…
— Ну и я решил создать эти осложнения. И в конечном итоге оказался прав.
— Прав?
— Конечно. Сам посуди: я отделался синяками, ты — несколькими кровоподтеками… непрофессионально они тебя били, надо сказать.
Алик втянул воздух ноздрями, в которых запеклась кровь, и буркнул:
— Да… у нас-то получше учили. Когда мы с тобой в Чечне… полковник Котляров…
— Хорош! — прервал его Сережа. — Им и так дедушка такое устроил, никаким Котляровым и не снилось. У них всем крупно досталось: один амбал попадет в больницу с черепно-мозговой… это к которому дедушка аквариумом приложился, потом еще одному я кисть сломал, а Юджина тоже вывел из строя… наверно, придется месяцок в гипсе походить. Так что мы в очевидном и большом барыше, — с горькой иронией подытожил Воронцов.
Кривая усмешка разрубила худое красное (недавно обгорел на пляже) лицо Алика Мыскина надвое:
— Это если не считать проигранной квартиры.
Сергей кивнул, отчего едва не свалился с лавки:
— Вот и я об этом… э-э-э, черрт!! Но, сдается мне, Юджин тут только пешка в чьей-то большой игре, — продолжил он, сохранив равновесие. — И у меня даже есть версия, в чьей именно.
— Да? — равнодушно сказал Алик Иваныч и сплюнул на асфальт. — Версия? Пешки в игре? Перегрелся ты, Серега. Или из-за хату тебе в голову вступило. Н-да… Ну и в чьей же игре Юджин пешка?
— Да ты, конечно, не помнишь. Те два респектабельных господина, представителя этого… Аскольда. Доморощенного Мэрилина Мэнсона.
Алик удивленно воззрился на Сережу:
— Ч-чевво?
— Ну конечно… не помнишь. А следовало бы. В общем, у нас есть только один вариант скорейшего выпадания из этой откровенно матовой ситуации.
— Какой ситуации? Матерной?
Воронцов досадливо махнул рукой. Сделал он это так неудачно, что не удержался и скатился с лавки. Факт приземления всколыхнул болезненные ощущения, и Сережа надтреснуто, с киношной пиратской интонированностью, выругался. Изощрившись в такой виртуозной брани, что дворник, подметавший мостовую в нескольких шагах от них, аж икнул и едва не выронил метлу, а потом вежливо обратился к Сереже с нижеследующим:
— Молодой человек, вы могли бы… в некоторой степени… выбирать свои выражения? Так сказать, сократить свой лексикон за счет вульгаризмов и сленга?
Теперь уже пришлось икать Воронцову и Мыскину.
…По всей видимости, это был дипломированный дворник, не привыкший к крепким выражениям. Среди представителей этой профессии можно часто встретить кандидатов и даже докторов наук и профессоров.
— Простите, — вежливо сказал Сергей. — Просто настроение плохое. Извините за дурацкий вопрос… а кем вы были до того, как взяли в руки эту самую… метлу?
— До того, как я взял в руки метлу, я был преподавателем университета, молодой человек, — ответил дворник-интеллигент, не прерывая работы.
— Поня-а-атно, — протянул Воронцов. — Если бы тут был Юджин, то он не замедлил бы рассказать анекдот… ну, например:
— Алло, это Соломон Моисеевич?
— Да, молодой человек.
— Доктор математических наук?
— Да, это я.
— Лауреат Государственной премии?
— Совегшенно вег`но.
— Действительный член Российской академии наук?
— Абсолютно пг`авильно.
— Так что же ты сидишь в своей котельной, жидовская моррррда, если у меня все трубы протекают и я уже три раза вызывал слесаря?!!
…Дворник вежливо улыбнулся, но в общем и целом было видно, что анекдот не привел его в восторг.
— Нужно позвонить, — сказал Сергей. — У меня телефон за неуплату отключили. Значит, с автомата звонить придется.
— Кому звонить-то? — спросил тот.
Сергей неожиданно широко и весело улыбнулся Мыскину и ответил:
— Гражданину очковой змее.
— Я слушаю.
— Доброе утро, Сергей Борисович. Конечно, для меня это утро было не самым добрым из тех, которые мне пришлось встречать на своем веку, но тем не менее я надеюсь это поправить.
— Сергей?
— Совершенно верно. Это я.
— Вы подумали над моим предложением?
— Да, — ответил Сережа Воронцов.
— И что же вы надумали?
— Пожалуй, я приму его. Вчерашний мой отказ был вызван только первейшей заповедью бизнеса… вы сами должны ее прекрасно знать: никогда не соглашаться на первое предложение. Ну, вы знаете, если я знаю, а ведь никогда никакой коммерцией не… ну да ладно. Есть тут одно «но»…
— Что это за «но»?
— Мой гонорар должен составить не тысячу долларов, как вы говорили накануне.
— Ну что ж. Сколько же вы просите?
— Восемь.
В трубке наросло стылое молчание. Потом холодный голос Романова отчеканил.
— Это составит больше половины концертной ставки самого Аскольда. Ведь мы и договорились с фирмой-организатором получить за один концерт тринадцать тысяч.
— А всего их два, я помню. Ну что ж, тогда пусть и отрабатывает сам Аскольд, — с прекрасно сыгранной беспечностью ответил Сергей, краем глаза косясь на насторожившегося Мыскина.
В трубке снова возникла тишина. Потом Романов также спокойно проговорил:
— Мы должны встретиться.
— Где и когда?
— Скажем, в четыре. В ресторане «Верго». Вам известно, где это?
— Да, разумеется, — сказал Сережа, — мне даже известно, что четыре часа — это шестнадцать часов ноль-ноль минут по московскому времени.
— Вы всегда шутите?
— Нет, только когда мне платят за это восемь тысяч долларов.
— У вас такое своеобразное чувство юмора.
— Юмор юмором, но так что там насчет баксов?
— Об этом поговорим в «Верго», — сухо ответил человек, похожий на очковую змею. — До скорого свидания. А вы артист, тезка. Вам даже не надо играть. Я заметил, что артистизм так и прет из вас, как тесто из бадьи. Одно слово — артист.