Когда же по весне или осени полые воды реки сталкиваются с водами высоких приливов, по эстуарию стеной идет волна, подобная той, что я наблюдал в Пергаме после землетрясения. Южный берег каменист и обрывист, северный заболочен, но на расстоянии полета стрелы от верхнего уреза вод начинается сухой галечник, отлого подымающийся к дубовому и каштановому редколесью.
Здесь, на склоне между деревьями, стали мы лагерем. Пока устраивали бивак, Артур в сопровождении Инира и Гвилима, королей Гвента и Дифеда, ходил в дозор, а после трапезы принимал у себя в шатре старейшин окрестных поселений. В лагерь во множестве наехали местные жители, желая увидеть нового молодого короля, среди них были и обитатели побережья — рыболовы, не знающие другого дома, кроме приморских гротов и утлых, обтянутых кожей плетеных челнов. И он говорил со всеми, от каждого принимая и жалобы, и поклонение. Послушав час или два эти беседы, я взглядом испросил позволения и вышел на волю. Давно уже не вдыхал я ароматный воздух родных холмов, к тому же поблизости находилось место, которое мне давно хотелось посетить. Это было знаменитое некогда святилище Ноденса, иначе — Нуаты Серебряной Руки, который у меня на родине известен как Ллуд или Билис, владыка Загробного царства, куда вратами служат полые холмы. Это он охранял меч, прежде так долго пролежавший в подземелье под храмом Митры в Сегонтиуме. Я достал тот меч и поручил его попечению, поместив посреди озера в подводном гроте, от века, как я знал, ему посвященном, и только потом перенес в Зеленую часовню. Я был перед Ллудом в долгу.
Святилище над Северном много древнее и храма Митры, и лесной часовни. Память о его закладке давно затерялась в веках, не сохранившись даже в песнях и сказаниях. Когда-то это была крепость на холме, и в ее стенах, наверно, был камень или ключ, посвященный божеству — покровителю духов умерших. Потом было открыто железо, и все римские века по окрестным склонам рыли железную руду. Должно быть, римляне первыми назвали этот крепостной холм Холмом Маленьких Человечков — по низкорослым смуглым жителям запада, которые добывали здесь железо. Рудники давно уже заброшены, но имя сохранилось, как сохранились и легенды о древнем народе, который скрытно обитает среди местных дубрав или же выходит толпой прямо из земли в те ночи, когда разыгрываются бури под звездными небесами и из полых холмов вырывается на волю черный король с бешеной свитой призраков и заколдованных душ.
Я поднялся позади лагеря на гребень холма и меж редких дубов побрел вниз к ручью, струящемуся по дну долины. Полная осенняя луна освещала мне путь. С каштанов уже опадали листья, плавно кружась и беззвучно опускаясь здесь и там на траву, но дубы сохраняли осенний убор, и воздух полнился шорохами и вздохами пожухлой листвы. Земля после дождя мягко пружинила и пряно пахла — было время осенней пахоты, время сбора орехов в лесу, время беличьих забот на пороге зимы.
Внизу на затененном склоне возникло какое-то движение. Зашуршали травы, послышался дробный стук, и — словно буря с градом пронеслась мимо — пробежало стадо оленей. Пробежало совсем близко от меня, я увидел, как луна высветила пятнистые бока и костяные кончики рогов. Как сверкнули влагой большие глаза. Среди оленей были и пестрые, и белые, точно пятнистые и серебряные призраки, и с ними летели их лунные тени. Олени пронеслись мимо меня, будто порыв ветра, свернули вниз, мелькнули между округлыми боками двух холмов, обогнули дубраву и пропали.
Белый олень почитается существом волшебным. Я верю в это. Я видел их дважды в своей жизни, и оба раза они были провозвестниками чудес. И эти, что промчались сейчас в лунном свете и скрылись в древесной тьме, тоже показались мне волшебными. Быть может, вместе с древним народом они сторожили холм, внутри которого спрятаны ворота в Загробное царство.
Я перешел ручей и поднялся по высокому склону к древним развалинам, которые чернели в вышине, венчая вершину холма. Тропа моя извивалась, обходя руины бывших бастионов, потом взяла круто вверх и подвела меня к воротам в высокой, поросшей плющом стене. Они были открыты. Я вошел.
Я очутился на просторном продолговатом крепостном дворе, занимавшем всю плоскую верхушку холма. В одном его конце разгоравшаяся луна высветила развороченные плиты, которыми некогда был вымощен двор, сквозь их трещины густо топорщилось черное былье. По обе длинные стороны двор ограждали высокие стены с обрушенными зубцами, короткие стороны замыкались некогда внушительными строениями, на их развалинах и сейчас еще кое-где держалась кровля. Ночью в лунном свете постройки по-прежнему дышали мощью, колонны и крыши казались целыми. Лишь сова, бесшумно вылетевшая из верхнего окна, свидетельствовала о том, что они давно уже брошены человеком и разрушаются, чтобы снова стать землей.