На каждой улице есть свой фонтан. На проспектах их может быть больше. Это какой-то символ или обычай, я так и не разобрал, но понятно, когда нет ни одного деревца вокруг, вода хоть немного напоминает о том, что кроме людей на этой планете есть что-то живое. Конечно, я преувеличиваю. На одной из улиц Лира мне показала ветвистую колючку, высотою в метр, которая росла за пуленепробиваемым стеклом и была огорожена заборчиком с весьма острыми зубчиками. Около неё, несмотря на предпраздничный день, стояла кучка туристов.
– Чем оно замечательно? – спросил я.
– Оно цветет, – восхищенно ответила Лира.
– Для вас это, наверное, чудо.
– Конечно.
– Как ты думаешь, каждый, кто приходит сюда и видит это, упрекает своих предков за то, что они натворили?
– Да, но ведь в этом были виноваты не только они.
– Естественно, была уйма других причин. Всё, что угодно, но они были не при чем.
– К чему этот сарказм?
– Почему ты не хочешь признать их вину?
– Потому что всё, что у нас было, украли марсиане.
– Что, прилетели, выкопали все леса и улетели обратно, чтобы сделать Марс цветущим садом.
– Это не смешно. Но, к сожалению, это правда.
– Я не могу поверить.
– Тем не менее, это так, – холодно ответила она.
– Чего ты надулась? Я в школе не проходил вашу историю. Откуда мне знать, что во всем виноваты они.
– Ну почему же, не во всем. Земляне сами довели до этого планету, но ведь они не сожгли за собой все мосты.
– Лира, образная речь красива, когда она понятна. Она сделала вид, что не заметила этого выпада.
– Несмотря на то, что Земля вплотную приблизилась к экологической катастрофе, были люди, которые думали о будущем. Существовали государственные программы, по которым в течение сотен лет на одном из северных архипелагов, в специально оборудованном и строго охраняемом месте собирался семенной фонд планеты. Марсианам удалось захватить эту научную станцию и вывезти почти весь семенной материал, который на ней хранился. Представляешь, что это значит?! Во время войны…
– Из-за этого началась война?
– Нет, она началась раньше, но это стало одной из причин, мешающих восстановлению отношений. Мы до сих пор не можем простить им это. Так вот, во время войны, большая часть захваченных семян, а это десять тонн образцов, бесследно исчезла. Я присвистнул.
– Круто!
– Марсиане до сих пор не могут найти, куда они спрятали то, что у нас украли. – Она помолчала. – На Земле оставался ещё один бункер, который существовал на случай непредвиденных обстоятельств. Он был так строго засекречен, что я даже не знаю, на каком континенте он находился. Так вот через год после окончания войны марсиане пронюхали о его существовании и попытались его захватить. Им это почти удалось: они проникли в хранилища и успели перегрузить большую часть на свои корабли, но их вовремя обнаружили. Завязался бой. Не знаю, как это произошло, но все помещения, где хранились семена, вместе с оставшимися, которые марсиане не успели перетащить на корабли, были взорваны. Они попытались улететь. Четыре их корабля были сбиты, но основному, на котором был груз, удалось уйти. Правда, как позже выяснилось, в результате пожара большая часть семян сгорела, и они привезли на Марс не многим более тонны, из которой и выросли все марсианские леса.
– Да, остались вы ребята с носом.
– Вот и решай сам, кто виноват в том, что наша планета опустела.
– И с этих пор вы даже не пытались хотя бы выкупить часть семян.
– Пытались. Мы предлагали им в обмен воду, но они как раз в тот момент разработали технологию, удешевляющую добычу льда на севере и решили, что обойдутся пока без этого.
– У них проблемы с водой? – спросил я.
– Большие. Марсиане глупо сделали, что не согласились на обмен. От этого обеим планетам только лучше бы стало. И напряженность бы спала.
– А сейчас вы им воду вообще не продаете?
– Только в исключительных случаях и очень дорого.
– По идее, у вас под ногами лежит решение проблемы, а вы собираетесь воевать.
– Парадокс, но это против интересов монополий.
– А, понятно, дальше можешь не объяснять. Война неизбежна, это очевидно. Она почесала лапой за ухом.
– Все может быть. Пойдем, а то пропустим карнавал.
Глава 11.
Я никогда не был в Рио, поэтому не знаю, что такое первостатейный карнавал и мне не с чем сравнивать. В городке, где я жил, ничего подобного никогда не проводилось, а если бы и проводилось, то было бы настолько убого, как мне кажется, что даже лучше не представлять.
Я буду отталкиваться от тех впечатлений, что на меня произвело местное мероприятие, не претендуя при этом на истину в последней инстанции.
По мере приближения к Проспекту Величия, плотность пешего населения постоянно возрастала, машин же наоборот становилось все меньше и меньше – во время карнавала полеты над городом на высоте менее четырехсот метров запрещены, а над кварталами, где будет проходить праздник, вообще на любой высоте.
Немудрено, ведь здесь собралось столько народу!!! При всем при том, что шире улицы я в своей жизни не видел, она была забита до отказа людьми, и вплоть до горизонта простиралось это людское море. Достаточно шумное, надо сказать, но расслабленное и веселое. И что самое интересное, в толпе были намешаны представители всех каст. Они ходили, толкались и перемещались плечом к плечу без малейшей неприязни друг к другу.
И все были в образах, т.к. традиции всегда и везде превыше всего. Но людей из лириной касты всё же было немного.
– Когда же будет карнавал? – спросил я её.
– Сейчас начнется. Совсем немного осталось.
Минут через пять по толпе прокатилось восторженное 'О!'– верный признак того, что сейчас что-то начнется. Люди вставали на цыпочки, вытягивали головы и смотрели в конец улицы, откуда должно было начаться представление. Толпа зашевелилась, но пока ничего не появлялось. Вдруг какой-то ребенок закричал, указывая пальцем вверх:
– Смотрите!
Из поднебесья на большом изогнутом трехколесном велосипеде несся вниз человек. Под углом 90 градусов он летел прямо на нас. Все стали пятиться назад. Образовался круг, но человек, не долетев метров десяти до земли, с противным скрипом тормозов, остановился в воздухе и завис в том же положении, что и летел. Он сел на руль и оглянув толпу, весело помахал всем рукой.
– Левинс! – прокричал всё тот же мальчик.
Человек напоминал дядю Сэма, у него была та же козлиная бородка, правда, черная как смоль, усы, подвернутые кверху и черные-черные бакенбарды. Он был одет в ярко красный фрак. Н-да! Я впервые видел такую необычную смесь – Дядя Сэм и Мефистофель в одном лице.
– Добрые жители Гунбурга! – прокричал велосипедист, как в сказке сняв свой длинный красный цилиндр.
Его слова разнеслись над толпой, усиленные десятками динамиков. Народ ответил дружным криком.
– Я великий и несравненный, ежегодный и вечный распорядитель этого карнавала, – он сделал паузу, чтобы толпа заполнила её.
– Левинс Мунк! – толпа не заставила себя ждать.
– Да, Левинс Мунк, – он стал теребить свою бородку. – Я рад, что вы меня помните. Но любите ли?
– Да! – взвыл народ.
– Похвально, – немного удивленно молвил Мунк. – И что, вы готовы к празднеству?
– Да! – пронеслось над стотысячной толпой.
– Странно, не слышу энтузиазма в ваших голосах.
– Да!!! – заверещали все вокруг с еще большим усердием.
– Что? – он приложил ладонь к уху.
– Да! – с остервенением выдохнула толпа так, что его велосипед подбросило метров на десять вверх.
– Что вы орете, как блаженные? – проворчал он, спускаясь. – Что я, глухой что ли?
– Да, – заорали некоторые.