— Вам не нужны эти формальности, дорогая, — промурлыкал Филипп, опускаясь в свободное кресло, — Я уже говорил когда-то и повторю снова, в этом городе вы всегда желанная гостья.
— Все мы должны соблюдать правила, — смиренно произнесла мадам де Пуатье.
— Тоже верно, — согласился Филипп, обратив мрачный взор на Эмиля.
Лоррен в свою очередь приложился к руке мадам де Пуатье и произнес какой-то дежурный комплимент. При этом он держался так самоуверенно, будто та, в самом деле, была всего лишь какой-то незначительной приезжей вампиршей.
Лоррен никогда не воспринимал всерьез ни одну женщину, сколь бы важной персоной она ни была, и не особенно старался проявлять почтительность к Диане даже в ту пору, когда она была принцессой города, а он новообращенным вампиром. Лоррен умудрялся быть мерзким, даже когда говорил любезности и умел смотреть так, что кто угодно мог почувствовать себя ничтожеством. Эти способности он отточил до совершенства еще будучи человеком, практикуясь на обеих женах герцога Орлеанского и на придворных дамах. Впрочем, в общении с теми, кто сильнее, он знал, где находится граница, которую не следует переступать. А еще он нагло пользовался тем, что мало кто захотел бы ссориться из-за него с Филиппом.
— Мы счастливы видеть вас, мадам, — проговорил он, — Надеюсь, причиной вашего визита стало желание вновь увидеть Париж, а не какая-нибудь неприятность, которая вдруг потребовал вашего присутствия.
— Я скучала по Парижу, — согласилась Диана, — И по вам, шевалье. Все в этом мире меняется так прискорбно быстро, но вас я нахожу совершенно прежним.
— Вы мне льстите, — улыбнулся Лоррен, — Я тоже меняюсь. Кстати, уж и не помню, когда в последний раз меня называли шевалье. Все больше месье или просто патрон. И представьте, никто даже не заботится о приставке «де» перед именем. Париж уже совсем не тот, каким был когда-то, вы правы. Возможно, что-то огорчит вас или даже шокирует.
— После появления этой кошмарной Эйфелевой башни вряд ли что-то еще может меня шокировать.
— Вы еще не видели полосатых тумбочек во дворе Пале Рояля, — зловеще сказал Лоррен.
— И стеклянную пирамиду во дворе Лувра, — печально добавил Филипп.
— Что за ужасы вы мне рассказываете? — удивилась Диана, — Похоже у парижан очередной приступ безумного желания все изменить и переделать… Ах, как жаль. Я так мечтала, что смогу прогуляться по городу, предаться воспоминаниям, но после ваших слов мне становится страшно. Найду ли я в Париже хоть что-то неизменным?
— Кроме Лоррена вряд ли, — усмехнулся Филипп, — Не пугайтесь. Я шучу. Кое-что еще осталось. Но меньше, чем хотелось бы. Боюсь, тот идеальный образ Парижа, что вы храните в своем сердце, развеется в прах. А мы здесь почти уже привыкли к переменам и смирились.
— Мой бедный принц, я слышала о том, что во время какой-то очередной войны был уничтожен ваш дворец Сен-Клу.
— Не напоминайте мне об этом, мадам, — простонал Филипп, — Я так любил Сен-Клу. Мы еще сможем найти в Париже пару милых мест, которые люди не успели испоганить, я с удовольствием сопровожу вас туда и предамся вместе с вами сладостным воспоминаниям о прошлом… Но сначала нам нужно покончить с неприятным недоразумением, так преданно глядящим на вас.
Филипп обреченно взглянул на часы, которые показывали третий час ночи.
— И желательно как можно скорее.
— Вы торопитесь?
— Весьма тороплюсь. Я обещал сегодня быть на выставке одного художника, — действительно достойного художника, что так редко в наше время! Присоединитесь ко мне?
— С удовольствием. Но, как вы справедливо заметили, нам… вернее вам, нужно что-то решить в отношении Эмиля.
Диана с состраданием посмотрела на своего понурого птенца, потом снова на Филиппа.
— Я прошу вас о снисхождении, монсеньор, — произнесла она после секундной паузы, — Эмиль совершил ошибку. Ужасную ошибку. Бедняга так рассеян, но это потому, что он слишком увлечен наукой.
Эмиль сделал еще более удрученное лицо, хотя, казалось, это было уже невозможно.
— Слишком увлечен, — подтвердил Филипп, — Его увлеченность порой переходит все границы разумного.
Он посмотрел на «булонского кровопийцу», нервно покусывающего губу и теребящего край пуловера. Казалось бы, обращение в вампира на каждого человека должно подействовать благотворно — по крайней мере, что касается его внешнего вида, но некоторых гениев, похоже, ничто не могло преобразить. Птенец Эмиля выглядел облезлым, как цыпленок-подросток.