Я лишился дара речи. Такое мне и в голову не приходило.
– А я-то всегда считал, что стоит вампиру попасть в руки вашей братии, как нам всем конец.
Фланнери рассмеялась.
– Да это случалось уже много раз. Хотите, расскажу, как это происходит? Пленный вампир в течение дня содержится в каком-нибудь темном помещении, на закате же просыпается, убивает своих тюремщиков и разносит в щепки тюрьму, лабораторию или морг – не важно. Если же он или она слишком слабы, то они зачаровывают или как-либо иначе уговаривают похитителей их освободить, после чего опять же следует немедленная расплата с полным уничтожением не только свидетелей, но и любых фотографий и медицинских доказательств существования вампиров. Иногда на помощь пленникам приходят их собратья. Иногда вся лаборатория предается огню, в котором гибнут практически все сотрудники. Я задокументировала по меньшей мере две дюжины происшествий, соответствующих этому сценарию. И в каждом случае имеется целый ряд официальных «рациональных» объяснений случившегося, а случайно выживших свидетелей предают осмеянию и, в конечном итоге, игнорируют. Иные из уцелевших окончили свои дни в психушках. Так что можете не беспокоиться.
– А вы теперь, значит, работаете с Фаридом.
– Здесь мне нашлось место, – нежно улыбнулась она. – Здесь меня уважают за знания. Можно сказать, я заново родилась здесь. О, вы и не представляете, какой же юной дурочкой я была в ту ночь, как увидела вас на сцене и вообразила, будто сейчас переверну своими фотографиями весь медицинский мир.
– А чего вы хотели? В смысле – какой участи для нас, вампиров?
– В первую очередь, я хотела, чтобы мне поверили. А во вторую – чтобы вас начали изучать. Ровно то, чем занимается теперь Фарид. В том, что изучают там, снаружи, – она махнула рукой на мир смертных по другую сторону стены, – нет ни лада, ни смысла. Все это для меня больше ровным счетом ничего не значит. Я работаю на Фарида.
Я засмеялся себе под нос.
Теплое природное чувство, эротическое желание, давно исчезло. И разумеется, я снова жаждал совсем иного – до капли высосать кровь из этого прелестного, дивного, жаркого хрупкого тела. Но я ограничился лишь поцелуем – обнял ее и прижался губами к теплой шейке, слушая стук крови в артерии.
– Они обещали когда-нибудь дать вам Темный Дар?
– Да, – кивнула она. – Им можно доверять. И это больше, чем я могу сказать про моих коллег, американских врачей.
Повернувшись, она снова прильнула ко мне и поцеловала в щеку. Я не остановил ее. Тонкие пальцы скользнули по моему лицу, коснулись век.
– Спасибо, – промолвила Фланнери. – Спасибо за эти бесценные мгновения. О, я знаю, вы поступили так не ради меня, а ради них. Но все равно спасибо.
Я улыбнулся и кивнул. Обхватил ее лицо ладонями и поцеловал со всем пылом истинной Крови. Тело ее согрелось, открылось распустившимся цветком, но миг уже прошел. Я покинул ее.
Позже Фарид и Сет сказали мне, что намерены сдержать слово. Помимо Фланнери они приглашали к себе и многих иных одержимых вампирами врачей и ученых, собирая этих «чокнутых» по всему миру. Оно так было даже и легче – зазывать в мир наших чудес тех, чья жизнь среди обычных смертных и без того уже разлетелась вдребезги.
Перед рассветом мы втроем отправились поохотиться. Как и сказали Фарид с Сетом, на Сансет-бульваре всегда кишели толпы народа, так что напиться Маленькими Глоточками не представляло труда. Я же отыскал в переулках двоих презренных негодяев и безжалостно расправился с ними.
Наверное, меня терзал такой неутолимый голод из-за недавних медицинских манипуляций. Набрав полный рот крови, я задержал ее подольше перед тем, как глотнуть и ощутить прилив тепла ко всему телу.
Сет был немилосердным убийцей. Древнейшие всегда таковы. Я видел, как он высасывает кровь из жертвы – молодого юноши, как съеживается тело несчастного по мере того, как Сет кварта за квартой вытягивает из него жизненные соки. Я смотрел, как он прижимает к груди голову паренька, и знал: он хочет разбить череп. Именно это Сет и сделал – содрал кожу с волосами и высосал кровь из мозга. Покончив с этим, он бережно, почти любовно уложил мертвеца на груду мусора, сложил руки ему на груди, закрыл глаза, натянул обратно сорванный скальп – и наконец, бормоча что-то себе под нос, отошел полюбоваться плодами рук своих: ни дать ни взять жрец пред телом ритуальной жертвы.
На рассвете мы с ним сидели в саду на крыше. Запели птицы, я ощущал солнце и аромат приветствующих его деревьев, сливающийся с ароматом раскрывающихся далеко внизу цветов джакаранды.