– Она даже не знает, что она – Царица Проклятых, верно? – спросил я.
Джесси с Дэвидом дружно уставились на меня.
– А Фарид не предлагал сделать для нее новый язык? – не унимался я.
Вопрос мой снова поверг их обоих в потрясение. Да, нам всем было неимоверно трудно до конца осознать, на что способен Фарид, что несут с собой его знания. Трудно было в полной мере осознать всю мощь и тайну Мекары. Что ж, не для того ли мы тут и собрались, чтобы все обсудить? Вопрос о языке казался мне совершенно очевидным. У Мекары его нет. У нее вырвали язык еще до того, как она причастилась Крови. Виновата в том была Акаша. Она ослепила одну сестру и вырвала язык у второй.
– Кажется, предлагал, – сказала Джесси. – Но у нас не было никакой возможности донести его предложение до Мекаре, заручиться ее сотрудничеством. Это лишь мои предположения. Я не уверена толком. Ты же знаешь, древние глухи к мыслям друг друга. Но и я, как обычно, не слышала ничего от Мекаре. Я уже смирилась с тем, что она лишена разума. Она послушно подчинялась всем исследованиям, разрешала брать у себя анализы, тут никаких проблем не возникало. Но когда Фарид пытался осмотреть ее рот, она смотрела на него, как на дождь за окном.
Могу представить, как это страшно – даже для бестрепетного Фарида.
– А ему удалось дать ей наркоз?
Дэвид чуть не подпрыгнул.
– Ну знаешь, ты и впрямь переходишь всякие границы, – шокированно пробормотал он.
– Почему? Потому, что спрашиваю напрямик, без поэтических иносказаний?
– Только на очень короткое время и всего несколько раз, – ответила Джесси. – Мекаре надоели все эти иголки. Она смотрела на Фарида, точно ожившая статуя. После трех первых раз он уже и не пытался.
– Но кровь он у нее взял, – уточнил я.
– Еще до того, как она толком поняла, что происходит, – пояснила Джесси, – ну и, конечно, Маарет помогала ему: успокаивала сестру, гладила по голове, целовала, просила разрешения на древнем наречии. Но Мекаре это все не понравилось. Она смотрела на пробирки с таким видом, точно это какие-то мерзкие кровососущие насекомые. Фариду удалось взять соскоб с ее кожи и образец волос. Не знаю, что еще. Хотел-то он все, что только можно. У нас попросил все. Слюну, биопсии различных органов – в смысле, образцы тканей, которые он мог взять при помощи иголок – костный мозг, печень, поджелудочная железа, все, что только мог достать. Я дала ему это все. Маарет тоже.
– Он ей понравился, вызвал ее уважение, – сказал я.
– Да, она любит его, – торопливо поправила Джесси, подчеркивая настоящее время, – и очень уважает. Он сделал для нее вампирские глаза, а Торну вернул его старые – те, что Торн дал Маарет. Да-да, Фарид справился со всем этим, а, уезжая, взял Торна под крылышко, увез его с собой. Торн много лет чах в поместье Маарет, но за это время он мало-помалу окреп. Он хочет снова отыскать Мариуса и Дэниела Моллоя. Вот Фарид и забрал Торна с собой. Но Маарет полюбила Фарида, да и Сета тоже. Мы все полюбили Сета.
Она говорила сбивчиво, повторяясь, снова и снова переживая прошедшие дни.
– Сет был там, в древнем Кемете, много лет назад, в ту ночь, когда Акаша приговорила Мекаре и Маарет к смерти. – Видно было, что Джесси ярко представляет себе эту картину. Я тоже представлял ее очень ярко. – Еще мальчиком он видел, как ослепили Маарет и вырвали язык у Мекаре. Но Сет с Маарет беседовали меж собой так, словно эта древняя история не имеет над ними власти. Даже не вспоминали ее. Они очень во многом пришли к согласию.
– Например? – поинтересовался я.
– Ну хоть попытайся проявить вежливость, хоть попытайся! – прошипел Дэвид.
Джесси, однако, ответила без промедления:
– Они сошлись на том, что, какие бы открытия ни делали они касательно собственной нашей природы, но никогда не должны вмешиваться в дела смертных. Каких бы высот ни достигли они в мире вампиров, но миру смертных предлагать эти достижения нельзя. Маарет сказала – возможно, настанут времена, когда наука вампиров станет главной их защитой от преследований, но эти времена покамест еще в далеком будущем, а быть может, не настанут и никогда. Мы должны уважать мир смертных. В этом Фарид и Маарет были полностью друг с другом согласны. Фарид сказал, его честолюбие более не распространяется на царство людей, его народ – это мы. Он так и назвал нас – своим народом!