– А неприятности нам ни к чему, – добавил стражник с волчьей головой и, сжав костлявую руку в кулак, ткнул им в челюсть Гвидиона, раздробив ему кости. Изо рта тени посыпались зубы, словно мраморные камешки из прохудившейся котомки.
Пиндикс нахмурился.
– Ты наш худший враг, Аф, – вздохнул он, закрыв Гвидиона кожаным крылом от новых ударов. – Если он не сможет говорить, в замке на нас разозлятся не на шутку. Помнишь, что случилось в последний раз, когда ты свернул голову той тени?
Аф распрямил кольца змеиного хвоста:
– Ничего, заживет. Кроме того, он ведь взывал к другой силе, а ты знаешь правила на этот счет.
Пиндикс неохотно согласился, но на всякий случай влез между Гвидионом и Афом в ожидании, пока откроются ворота.
Откуда-то с вершины башни зазвучали рожки. Темные двери со скрипом распахнулись ровно настолько, чтобы пропускать не больше троих, идущих плечом к плечу. Стражники подталкивали своих подопечных к входу, затем проходили сами, следуя по пятам. Тени тщетно пытались сопротивляться, не желая преодолевать последние несколько шагов до ворот, за которыми начинался Город Раздоров. Но сзади напирали тысячи проклятых душ, так что упрямцам приходилось подчиниться натиску толпы.
За воротами начинался прямой бульвар, по обеим сторонам которого стояли сотни скелетов-стражников, вооруженных пиками и копьями. Единственным предназначением солдат-зомби было мучить новичков, а заодно и их надсмотрщиков. Действуя своим острым, как бритва, оружием, они отсекали куски плоти, мгновенно превращавшиеся в кашу под ногами толпы. Вдоль бульвара, прячась в тени, нетерпеливо поджидали какие-то твари с голодными глазами в надежде поживиться кусочком.
Если бы кому-нибудь, кто прошел через ворота, нужно было дышать, то он задохнулся бы, не сделав и десяти шагов. В воздухе стоял непрерывный гул, но соткан он был не из молитв, как на равнине Фуги, а из пронзительных злобных ругательств и страдальческих криков. Возле ворот гул становился оглушительным, так как все переходили на крик. Но по мере продвижения толпы к центру города шум постепенно поглощался десятиэтажными зданиями из бурого песчаника, прочертившими на фоне неба изломанный контур.
Гвидион потерял счет времени, двигаясь с огромной толпой в сердце Города Раздоров. Челюсть постепенно заживала, и это служило единственным свидетельством, что время не остановилось. Он чувствовал, как кости срастаются и в оголенных деснах прорезаются новые зубы. Боль все еще не отступила, туманя ему зрение, не позволяя ясно мыслить, но она чуть затихла, превратившись из острой в ноющую. Где-то в притупленном сознании Гвидиона шевельнулась мысль, не является ли его способность испытывать такие муки колдовским трюком. В конце концов, боль от врезавшихся в запястья шипов тоже уменьшилась. В глубине души, однако, воин не надеялся, что станет невосприимчив к пыткам после всего, что было. Если старые раны заживут, стражники наверняка придумают для него новую муку.
Наконец толпа пересекла подвесной мост, перекинутый через булькающую черную жижу, реку Слит, и бросилась в открытые ворота огромного дворца в центре некрополя. Когда тени оказались за недавно построенными стенами из чистейших бриллиантов, им было позволено отдохнуть. Почти все проклятые рухнули в изнеможении от проделанного бегом пути. Только не Гвидион Быстроход. Он стоял, даже не запыхавшись от марафона, и вовсю глазел на уходящий ввысь замок Праха.
Главная башня скрывалась высоко в красном небе. Ее цоколь был украшен черепами, смотревшими пустыми глазницами на двор. Над цоколем архитекторы использовали другие кости, выложив ими фантастический спиральный узор вокруг окон и балконов, опирающихся на прочные подпорки из костей. Крылатые стражники использовали эти балконы как вход во дворец или взмывали с них в туман, клубящийся над верхними этажами. Еще выше зазубренный шпиль башни исчезал в густых ядовитых клубах дыма и тумана.
– Ладно, – гаркнул Аф. – Пора двигать. Открылась парадная дверь главной башни, и стражники зашевелились по всему двору, поднимая пленников пинками. Гвидион так и не присел, поэтому его первым втолкнули внутрь.
– Умоляю, – жалобно затянул наемник, – я думаю, здесь какая-то ошибка.
Челюсть болезненно щелкала от каждого звука, зубы шатались, но по крайней мере он снова обрел речь.
– Вот видишь, – буркнул Аф, – я же говорил, что челюсть у него заживет, прежде чем мы увидим Принца.
Пиндикс оскалился, схватил цепь, соединявшую кандалы Гвидиона, и потянул за собой.
– О какой ошибке ты талдычишь? Неужели ты думаешь, слизняк, что здесь тебе не место?
– Я даже не знаю, где я! – прокричал Гвидион.
– Хо-хо! Так ты, значит, один из Неверных? – Аф радостно потер паучьими лапками, ползя рядом с Гвидионом. – Торчать тебе в стене, как пить дать.
– Нет, он не принадлежит к Неверным, – насмешливо хмыкнул Пиндикс. – За воротами он взывал к Глупцу. Поэтому ты и двинул ему в челюсть, помнишь? – Стражник обратил на Гвидиона свой единственный синий глаз. – Эй, ты, в богов веришь?
– К-конечно, – заикаясь проговорил Быстроход. – Кто-то навел на меня порчу, заставив поверить в видение. А когда-то я был воином…
– До тебя еще не дошло? – оборвал его Пиндикс. – Неужели одной зуботычины мало? Здесь нельзя произносить имена других богов, кроме лорда Кайрика, разумеется. – Он подтянул Гвидиона к порогу замка Праха. – Ты находишься в Гадесе, Городе Раздоров. Раз ты не молился ни одному из божеств, пока торчал на равнине Фуги, значит, твое место здесь, где тебя будет судить сам Повелитель Мертвых. Если у тебя есть извилины в голове, то будешь вести себя тихо. Иногда Кайрик снисходителен к первой душе новой партии, но только если ему не попадется какой-нибудь нытик.
– Ты теряешь твердость, – фыркнул Аф. – А я предлагаю перебить ему хребет, чтобы он не мог не хныкать, оказавшись перед Принцем.
Пиндикс пожал плечами:
– Как знаешь, но не забудь, кому придется исполнить наказание, которое достанется слизняку. Если он легко отделается, мы свалим его где-нибудь на окраине и дело с концом.
Гвидион открыл было рот, чтобы заговорить, но Аф не позволил ему, грозно зарычав.
– Наверное, ты прав, – проворчал стражник сквозь волчьи зубы. – Хотя было бы неплохо поглазеть, как этот слизняк получит по заслугам от нашего повелителя.
Аф и Пиндикс толкнули своего подопечного за массивную глыбу резного оникса, служившую парадной дверью, и тот оказался в вестибюле с хрустальным полом, не имеющим ни одного стыка или шва. На стенах из костей висели сотканные из цветных стеклянных нитей гобелены, запечатлевшие жуткие сцены расправ темных эльфов над миролюбивым населением Севера. Тем не менее, эти картины были детскими страшилками по сравнению с тем, что Гвидион увидел сквозь прозрачный пол.
– Сюда, слизняк, – велел Пиндикс, понизив скрипучий голос до уважительного шепота.
Следующее помещение за жутким вестибюлем было огромным и почти пустым. В центре находился пюпитр, с которого свешивалась широкая лента пергамента, обвив его ножку. Справа стояло массивное кресло. Древний трон когда-то, давным-давно, поражал странной красотой – черное как смоль дерево было сплошь покрыто завитками, составляющими гипнотический узор. В последние годы какой-то вандал обезобразил трон, располосовав лезвием подлокотники и ножки. Когда-то подголовник трона украшал рубиновый круг, казавшийся сверкающим нимбом всякому, кто взирал на человека, восседавшего в центре трона. Теперь же половина камней исчезла и алый круг смотрелся неряшливо.
Свет, просачивающийся сквозь окна с цветными витражами, окрашивал все в коричневатый оттенок – цвет высохшей крови. Стены были выложены из тысяч черепов с разинутыми в непрерывном молчаливом крике ртами. Из каждой пасти торчали толстые свитки пергамента. Паутина свисала с черепов как знамена, и из всех щелей меж осыпающихся черепов глядели крошечные белые глазки. Гвидион почему-то сразу понял, что это не крысы, а нечто более мерзкое.
Стражники подвели пленника к пюпитру и заставили опуститься на колени. Потом сами сделали то же самое, униженно припав к полу, насколько позволяли их уродливые тела.