― Думаешь, он еще здесь? ― спрашивает он.
Почему он такой высокий? Шейн ростом больше ста восьмидесяти сантиметров, но его мать, Уна, все полтора метра. У него ее рыжие волосы.
«Если он здесь, уже бы нас подстрелил», ― подсказывает мне логика, но со мной все в порядке, пока Киан идет впереди.
Он останавливается на пятачке, и я обхожу его. Трава здесь примята. Я ложусь на это же место, и мне видно отсюда и сарай, и последнее стойло, где находились мы с Финном. Он мог подстрелить любого из нас. Он выбрал Финна. Я шарю пальцами в траве, но ничего не нахожу. Место холодное.
― Он ушел.
В кармане пиджака звонит телефон, и я встаю и достаю трубку.
― Все очень плохо, ― слова Шейна заставляют меня осесть на землю, в то время как я жду последнего удара. Что Финн мертв.
ГЛАВА 3
МЕЙВ
Я долго сижу возле Деклана, просто наблюдая за тем, как он спит. Поправляю небольшое одеяло на его костлявых плечах. В комнате слышен бит со словами рэперов. Слова о стрельбе и о том, что кто-то умирает, заставляют меня подняться и закрыть окно.
Я оставляю брата и тихонько прикрываю дверь, чтобы его не разбудить.
― Почему ты заботишься о нем больше, чем обо мне? ― голос матери обрушивается на меня миллионом крошечных булавок.
― Почему ты больше заботишься о выпивке, чем о нас с ним? ― парирую я и, скрестив руки на груди, смотрю ей в глаза. В моих словах нет злости. Я чего-то подобного от нее и ожидала.
― Это нечестно, ― доставая из кармана пачку сигарет, отвечает она.
Я опускаю руки и подхожу к ней. Сквозняк из открытой двери напоминает мне о бардаке на кухне.
― Что нечестно, так это бардак, что творится на кухне, ― я тычу в сторону кухонной стенки. ― Что еще более несправедливо, так это то, в каком состоянии находится мой брат.
― Я не заставляю его принимать наркотики, ― она зажигает сигарету, а я прижимаю подушечки пальцев к векам. Это давняя битва, и я поверить не могу, что снова в нее ввязываюсь.
― Это неважно. Прямо сейчас, ― показываю на свою грудь, ― мне нужно придумать, где достать двенадцать штук.
Мама отводит глаза и выпускает дым из уголка рта. Она ― ходячая реклама того, как не надо жить. Я не пью и не курю, потому что все это делает она. Я поклялась, что никогда не стану такой, как она.
― Не горишь желанием мне помочь? ― спрашиваю, проходя сквозь клубы дыма, зная, что не дождусь от нее ответа. В какой-то момент, возвращаясь на кухню, я подумываю о том, чтобы поднять с пола свою сумку и выйти через заднюю дверь. Мне стоит оставить разгребать этот бардак ей. Единственная причина, по которой я все еще здесь, спит в соседней комнате.
Закрываю заднюю дверь и начинаю уборку, собираю все пустые бутылки и пакеты, складываю их в мусорный бак. Сложив все тарелки в раковину и вымыв все столы, останавливаюсь, устало прислонившись к столешнице.
Передохнув, отталкиваюсь от столешницы и возвращаюсь в комнату к брату. Достаю телефон и набираю номер Ленни, нацарапанный на стене.
В последний раз, когда Деклан занял у него деньги и не отдал вовремя, тот сломал ему обе ноги. На этот раз под угрозой мои ноги.
Я возвращаюсь на кухню и звоню.
― Что? ― его хриплый голос лишает меня дара речи.
― Ленни, это Мейв Рейли, сестра Деклана, ― меня передергивает от того, насколько тихо звучит мой голос, и я прочищаю горло.
― Чего тебе? ― рявкает он, а затем обращается еще к кому-то. Он звучит приглушенно, как будто закрывает рукой трубку.
― Деньги взаймы, ― я жду, и, когда он молчит, повторяю, на этот раз громче.
― Сколько? ― его голос все так же приглушен, но сам факт того, что мы еще говорим, вселяет в меня надежду, и уверенность во мне растет.
Я смогу это сделать.
― Двенадцать штук.
Его смех заставляет меня убрать телефон подальше от уха. Я жду, пока он перестанет смеяться, и прикладываю телефон обратно.
― Возьму две сотни процентов.
― Это грабеж!
― Ну так позвони в свой ебучий банк, ― похоже, он собирается повесить трубку, а я не могу позволить этому случиться. Я не могу позвонить в банк, потому что уже брала деньги для того, чтобы сохранить крышу над головой, и теперь с трудом выплачиваю этот кредит.
― Сколько времени есть на то, чтобы вернуть?
Он тяжело вздыхает.
― Два месяца.
― Два месяца? ― повторяю, поворачиваясь спиной к груде тарелок в раковине. ― Тридцать шесть штук за два месяца, ― говорю я, встречаясь взглядом с матерью.
Она стоит, прислонившись к дверному косяку, с чашкой в руках и внимательно наблюдает за мной.
― Дай мне немного подумать, ― отвечаю я, но уже знаю, что это невозможно.
― Ага, подумай об этом, ― издевательским тоном говорит он и вешает трубку.
― Ну? ― спрашивает мать, глядя на меня осоловелыми глазами.
― Ты сможешь выплатить тридцать шесть штук за два месяца?
Она отводит кружку подальше от себя и роняет подбородок себе на грудь.
― Это не мой долг.
Я качаю головой и долго смотрю на телефон, а затем сую руки в карманы.
― Ты что, не слышала, что сказали эти мужики? Они отправят тебя в бордель.
― Не говори ерунды, ― ее плечи расслабляются, и она отпивает из кружки.
Я не могу сейчас с ней об этом говорить. Это бессмысленно. Других ростовщиков в окрестностях нет. Моя семья сожгла слишком много мостов.
― А что насчет твоей богатенькой подружки?
Мой желудок сжимается от чувства вины.
Я так часто вспоминала о Дане. Но я не могу. Она путешествует по Италии со своими друзьями.
― Ты о ком? ― притворяюсь, что не поняла ее и наполняю раковину водой.
Мама выдвигает стул и садится на него. Через какое-то время мне начинает казаться, что она уже ушла, но затем я слышу щелчок ее зажигалки.
― О’Риган, ― выплевывает она их фамилию.
Опустив руки в ледяную воду, я отскребаю грязные тарелки.
― Горячей воды нет, ― говорю я пене.
― Те, что отдавали тебе всю одежду.
Я сжимаю кулаки под водой. Дана всегда отдавала мне свою ненужную одежду. Став постарше, я перестала ее брать. Я чувствовала себя так, будто беру подачки.
― Ты же знаешь, что ее семья владеет «Гадюкой», ― продолжает отвлекать меня от работы мама.
― Ты откуда знаешь? ― бросаю на нее взгляд через плечо и тут же отворачиваюсь. Она выматывает меня, даже когда я просто смотрю на нее.
― Я была там несколько раз, ― она встает, забирает грязную тарелку со столешницы и переставляет рядом с собой на стол.
Я пытаюсь отогнать картинки того, как она обжималась с незнакомыми мужиками, возникающие в моем воображении.
― Дана в Италии, ― отвечаю я, тут же пожалев о сказанном. Часики тикают. Мытье тарелок и болтовня с мамой не помогут нам выбраться из этой передряги.
― Поменьше негатива, Мейв. Ты всегда нравилась ее матери.
― Негатива? ― переспрашиваю я, вытирая мокрые руки о свои джинсы и поворачиваясь к маме.
Она тушит сигарету в тарелке.
― Да, в тебе слишком много негатива. Даже Деклан так считает.
От ее слов мне становится больно. Я не хотела, чтобы она упоминала его имя.
Я молча выхожу из кухни, подхватив по пути свою сумку. Достаю из бокового кармана сумки ключ от своей спальни, открываю дверь и захожу внутрь. Запах благовоний и свежести встречает меня. Я оставила окно приоткрытым, но шторы были задернуты. Уезжая, я всегда закрываю дверь, иначе моя мать может продать все мои вещи. В действительности, продавать почти нечего. Но в моей комнате есть хоть какая-то мебель, и здесь чисто.
Стараясь ни о чем не думать, я достаю из шкафа черный облегающий топ. Он идеально льнет к моему телу ― как разлившиеся чернила. Надеваю чистые черные джинсы и распускаю длинные светлые волосы, позволяя им свободно спадать по спине. Если хочу попасть в «Гадюку», мне нужно выглядеть подобающе.