Пока Клюква исходила ядом, я занялась изучением сотового телефона Виктора. Вообще, изобретателю мобильника пора бы дать какую-нибудь премию, хотя бы Нобелевскую, например.
При умелом подходе из телефона можно извлечь массу информации, часть которой может оказаться весьма полезной.
Перво-наперво я вошла в главное меню и отыскала там записную книжку. Та-ак, посмотрим, с кем дружит Витюша. Маму, папу, жену Оксану пока пропустим. Хотя телефон Оксанки нам пригодится: надо будет ей позвонить и узнать домашний адрес. А вот и другие имена, только они пока нам ни о чем не говорят. О! Это уже любопытно: С.В. Уж не Степка ли это? Сейчас проверим, заодно поинтересуемся, какие у него планы на сегодняшний день. Мне, к примеру, очень хотелось бы увидеть Степушку.
К телефону долго никто не подходил. Еще бы, нормальные люди в это время либо спят, либо только встают и собираются на службу. Наверное, абонент, с которым я пыталась связаться, был чересчур нормальным, потому что трубку так и не снял. Впрочем, меня это нисколько не огорчило, позвоним попозже, теперь это для нас не проблема. Посмотрим, кто еще в списке имеется. Обозрев все записи, я пришла к выводу, что имена мне незнакомы, ни о чем не говорят и что начать следует с другого боку. Выясним, кому в последнее время чаще всего звонил Виктор. Ага, жене, какому-то Павлу Андреевичу, Тамаре и таинственному С. В. (или таинственной?). Яснее не стало. Я решила пока не отчаиваться, а вместо этого влезла в фотокамеру.
Не в саму камеру, разумеется, а в результаты ее работы. И первый, кого увидела, был Степка.
Виктор снял его, когда тот увлеченно разглядывал какие-то бумаги. Лицо его при этом было крайне сосредоточенным, а оттого немного глуповатым. Ну не идет мужикам мыслительный процесс, и все тут! Даже Роденовский «Мыслитель» вызывает у меня приступ истерического смеха. Почему-то кажется, что этот мыслитель мучительно соображает, где бы ему достать денег на очередную поллитровку и где найти еще двух друзей для компании. Кроме Степки, Виктор нафотографировал своего сына, жену, худощавую женщину с очень усталым лицом и волосами, постоянно собранными в «конский хвост».
В общем, сделала я вывод, информации минимум, но кое-что, за что можно зацепиться, все же имеется. Телефон неожиданно ожил в моих руках. Звонила жена Виктора:
— Алле, девочки, это вы?
— Мы, — подтвердила я.
— А это я, жена Виктора. — Неловко помолчав, она попросила:
— Слушайте, а вы не могли бы пораньше приехать? Я всю ночь не спала, думала, плакала… Мне кажется, до десяти я уже не выдержу, с ума сойду… Приезжайте, пожалуйста! — Оксана снова заплакала.
— Конечно. Ты только успокойся и жди. Мы прямо сейчас выезжаем, — пообещала я. — Диктуй адрес.
Вскоре мы с Клавкой, уже высказавшейся по полной программе, покинули квартиру. На лестничной площадке мы столкнулись с Михалычем, соседом-пенсионером, собравшимся на утреннюю прогулку со своим псом Кузей. Милейшее существо, обладающее, несмотря на возраст, острым умом, феноменальной памятью и наблюдательностью. Оно и понятно: всю жизнь в органах проработал! Я, конечно же, имею в виду Михалыча.
— Здорово, коротышки! — поздоровался сосед. Кузя приветливо тявкнул.
— Здоровее бывали, — буркнула Клюквина, снявшая по моей настоятельной просьбе бинты.
Расставаясь с ними, она едва сдерживала слезы, тем самым нарушая заповедь хирурга: «полный покой и холод на голову». Это событие лишь усугубило дурное настроение сестрицы. Однако Михалыч то ли не заметил, то ли решил не обращать внимания на подобную мелочь. Пенсионер хитро прищурил один глаз и ехидно спросил:
— И чего вы опять натворили, коротышки?
От, бабье! Не перестаю удивляться я вам — Димка едва за порог, вы сразу во что-нибудь вляпаетесь!
Интересное начало разговора! Клавка открыла рот для достойного ответа, но я наступила ей на ногу и полюбопытствовала:
— А чего мы такого натворили, а, Михалыч?
— Уж это вам самим лучше знать, — пожал плечами сосед. — Только менты зря приходить не стали бы, я так думаю.
— Ты, дед, как себя чувствуешь? — я озабоченно заглянула в глаза Михалычу. — Какие менты?
— Знамо, какие. Обыкновенные, в форме.
Я с Кузьмой с прогулки возвращался, а они как раз от вас выходили.
Мы с Клавкой переглянулись. Каждый день узнаешь что-нибудь новенькое, прям как при склерозе!
— Да только кажется мне, — добавил сосед, — это не настоящие менты.
Как я уже говорила, дед обладал феноменальной наблюдательностью, поэтому словам его вполне можно было доверять, но я на всякий случай уточнила:
— С чего это ты решил, что они не настоящие?
— Да, понимаешь, не по форме одеты. Нет, так-то все правильно: и штанишки, и курточки… Только вот ботиночки не ментовские, да и не с рынка. Кожа, видно, дорогая, натуральная.
И еще перчатки. Тоже дорогие. Эх, девки, девки! Маскировка-то у ваших хахалей того, подкачала малость!
И, качая головой, дед удалился. Я обрушилась с лестницы следом за ним, вопя:
— Михалыч, стой! Стой, хомяк джунгарский! Ну-ка, рассказывай, как эти хахали выглядели?
— А то вы не знаете, — отмахнулся дед.
— Знали бы — не спрашивали. Говори, ну!
Михалыч подробно описал липовых ментов. Ни под одного из наших с Клавкой знакомых они по описанию не подходили. Это значит что? Михалыч с Кузей всегда гуляют в одно и то же время, с девяти до десяти вечера. Мы тогда как раз находились либо в больнице, либо по пути к ней. Отсюда вывод — именно эти «хахали» чего-то очень хотели найти в нашей квартире. Чего?
Нет, это не Клавке, это мне нужен холод на голову, а то она уже буквально разрывается на кусочки от мыслей! В отличие от меня Клавдия сохраняла просто олимпийское спокойствие и выдержку. Прямо-таки Железный Феликс!
— Ты все слышала? — набросилась я на сестру, когда Михалыч с Кузей гордо удалились.
— Угу, — флегматично кивнула сестра.
— И все?! Ты можешь сказать только это дурацкое «угу»?! Кто-то проник в нашу квартиру под видом липовых милиционеров, устроил там Куликовское поле… Они явно что-то искали, а ты можешь сказать только «угу»?!
Я взволнованно кружила вокруг Клюквы и громко возмущалась. Подумать только, тут такие дела творятся, а моя сестра спокойна, как те самые скульптуры Церетели!
— Ой, Афоня, не мелькай, в глазах рябит, — сморщилась сестра. — А что, собственно, ты хотела от меня услышать? Ну, хочешь, стишок какой-нибудь прочитаю? Что это изменит?
— Да, наверное, ты права, — мгновенно остывая, согласилась я, — это ничего не изменит.
Но могла бы хоть как-то среагировать. Сама посуди: неизвестно кто ищет неизвестно чего у нас дома, мы даже не имеем представления, чего… А ты…
— Хорошо, — вздохнула Клавдия, — можешь считать, что я крайне возмущена и взволнована.
Я злобно пыхтела, но, делая скидку на Клавкино самочувствие после травмы, молчала.
На улице сестра решительно подошла к багажнику и велела:
— Открывай, посмотрим, что там творится.
— Пожалуйста, — сердито мотнула я головой, выполняя требование. — Можно подумать, там что-то могло измениться за последние полтора часа.
Сама я внутрь заглядывать не стала. А чего я там не видела? Пустой багажник?
Какое-то время слышалось только Клавкино сопение, а потом удивленный возглас откуда-то из недр железного коня:
— А это что?
Отфыркиваясь, Клавка явилась на свет божий. В руках она держала продолговатую стеклянную ампулу. С обоих концов на нее были надеты тонкие металлические обручи. Никаких надписей на ампуле не обнаружилось, зато внутри болтался какой-то белый порошок. Я взяла ампулу, повертела ее в руках, понюхала, потрясла… Совсем как та мартышка у дедушки Крылова: «…то их понюхает, то их полижет»! Никакой информации осмотр ампулы не дал, поэтому я предположила:
— Может, это наркотик? А труп был курьером?
— А разве наркотики так выглядят? — задала глупый вопрос сестра.
— Откуда я знаю! Я их видела только по телевизору. Но там они, знаешь, были в пакетиках, и количество намного больше, чем одна ампула.