Ну конечно.
Он отпил большой глоток и вздохнул. Немо подвинулся ближе, неотрывно глядя на каплуна. С.Т. сел прямо и заворчал. Волк остановился, уши его покорно прижались, но как только С.Т. сделал еще глоток, Немо попытался пролезть вперед.
С.Т. ждал, поставив бутылку, словно не замечал, что волк медленно подкрадывается к еде. Внезапно он схватил Немо за загривок, навалился на волка и, грозно рыча, порядком тряхнул его. Немо тут же упал на брюхо и перекатился на бок, поджав хвост, визжа и скуля. Как только С.Т. отпустил его, волк поспешно удалился, плотно прижав уши. Он улегся в нескольких ярдах от хозяина, положив голову на лапы и печально стал глядеть, как С.Т. ест каплуна.
С.Т. взглянул на Ли, сидящую, скрестив ноги, на траве. Она продолжала втирать масло в его сапоги.
— Вы не голодны?
Она даже не подняла глаз,
— Я поем, когда закончу.
С.Т. расстелил салфетку на древнем камней разложил для нее хлеб и птицу. Взяв ее сумку, он порылся на дне, в поисках серебряной чашки, чтобы принести ей воды.
— Не смейте, — резко одернула его она. — Я не желаю, чтобы вы копались в моих вещах.
— Почему? — Он не прекращал свои поиски. — Одно платье и пара туфель, один корсет, одно жемчужное ожерелье, альбом, две золотые пряжки, веер, лекарства — всякие там порошки, разное белье, чашка, ложка, три ливра двадцать пенсов денег. Стоимость оценивается в четыре гинеи — не считая жемчуга. Я покопался во всем этом уже давно.
— Пока я болела? — Она гневно взглянула на него. — Вы не джентльмен.
— Во мне нет ни капли благородства. — Он улыбнулся. — А вы что могли ожидать? Я разбойник. — Он нашел чашку и, встав, в одних чулках осторожно вернулся к реке. Немо бесшумно поднялся и потрусил впереди него на почтительном расстоянии. Когда С.Т. встал на колени перед водой, он взглянул на волка и тихо позвал его. В ответ Немо чуть слышно заскулил, но не подошел, не вполне зная, какой прием его ожидает.
С.Т. опустился на землю и снова позвал его.
— Ну будет, старина, ты же знаешь, что нельзя воровать еду. Иди сюда.
Немо сидел, не реагируя на него. С.Т. протянул к нему руку.
— Ты что, думаешь, я больше тебя не люблю? Что с тобой происходит?
Волк вопросительно склонил голову, глядя в глаза С.Т.
— Это из-за нее, да? — С.Т. вздохнул. — Боишься, что она войдет в нашу стаю? — Он выдернул пучок травы, качая головой. — Дело в том, Немо, что — я настоящий болван, когда дело касается женщин. Я не могу устоять против них. — Он оглянулся назад, на развалины храма. — Ты хоть смотрел на нее? Я хочу сказать… дьявол, проклятье, неужели ты можешь меня винить? — Он запустил обе руки в волосы. — Я чувствую, что поступаю неверно. Я пытаюсь сохранить рассудительность. Я знаю, что только чертов остолоп может влюбиться. Это не бывает взаимно. Ни к чему хорошему не приводит. Она мне даже не нравится. Боже, она так же чувствительна, как заборный столб. — Он прикрыл глаза. — Просто столько времени прошло. Немо. Столько… черт его возьми… времени.
Он снова вздохнул — на этот раз как-то по-волчьи, с легким стоном. Немо навострил уши, он рысью подбежал к С.Т., осторожно стал лизать его подбородок и щеки.
— Ну вот, так-то лучше, — С.Т. потрепал Немо по загривку, почесал ему уши, погладил его, а волк с силой прижался к нему, виляя хвостом. — Помирились? — Немо сделал вид, что бросается на него, а С.Т. будто принимает это всерьез, и вскоре они уже весело боролись на влажной земле.
Когда они вернулись, Ли все еще занималась его сапогами. С.Т. сел на траву, опираясь спиной о камни. Легкий ветерок шевелил страницы альбома, который он положил на каменную плиту, когда искал чашку. Он потянулся за ним.
— А вы художница, — сказал он, держа альбом на коленях.
— Это просто наброски. И я не приглашала вас смотреть их.
Он засунул альбом обратно в сумку, думая о папе, спящем в библиотеке, и Анне, с ее высоким капитаном. С.Т. нравилась ее семья. Сама мысль о ней вызывала у него улыбку, ностальгию по тому, что у него самого никогда не было. Он был не прочь вновь поразглядывать ее рисунки, но было уже слишком темно.
— Где вы учились рисовать? — спросила она. Он поднял голову, удивленный этим вопросом. Она внимательно осмотрела сапог, который держала в руках, и поставила его рядом с другим.
— Вас это действительно интересует?
Она встала, отряхивая штаны.
— Мне было интересно — конечно, у вас романтический стиль и вы широко используете светотень, но я не смогла определить школу письма.
— Венецианская академия. Я учился у Джованни Пиазетти. — Уголком глаза он взглянул на нее, чтобы посмотреть, понимает ли она, о чем он говорит.
— Ясно, — откликнулась она.
— И Тьеполо, — добавил он, не в силах остановиться. — Я провел три с половиной года в студии маэстро Тьеполо.
Она взяла себе еды и села на землю, ломая в руке хлеб.
— Я думаю, он мог бы вами гордиться, — сказала она тихо. — Ваши картины… они светятся.
С.Т. перевел дух. Он закрыл глаза и отвернулся, чтобы она не увидела, как от удовольствия он невольно заулыбался. Ей нравятся его картины. Она считает, что они светятся. Боже!
Он так хотел поцеловать ее. Он хотел сжать ее в объятиях, утонуть в ней.
— Позвольте мне нарисовать вас, — сказал он глухо. — Давайте вернемся в мой замок… Я вас напишу такой, как сейчас… при свете луны, на фоне развалин. Вы так прекрасны.
Она покачала головой.
— Нет.
Он оперся локтями о колени и спрятал лицо в ладони.
— Вы сводите меня с ума. — Он поднял лицо. — Вы хотите чтобы я научил вас обращаться со шпагой? Вернитесь и дайте мне написать ваш портрет, и я обещаю, что буду учить вас.
Она долго и спокойно смотрела на него.
— Не думаю, что это у вас получится.
Он резко поднялся на ноги.
— Почему? Потому что я больше не могу драться сам? — Он на мгновение прикрыл глаза, борясь с головокружением, вызванным внезапным движением, и, подойдя к одной из колонн, прислонился к ней. — Моему учителю фехтования было восемьдесят восемь лет, когда я пришел к нему, мисс Страхан, и он сделал из меня дьявольски хорошего бойца — лучшего из всех.
Да, конечно, это было правдой: его учитель был лучшим наставником во всей Европе, но в его школе была сотня других учеников, офицеров, настоящих виртуозов дуэли, тренируясь с которыми С.Т. на практике оттачивал свое мастерство. Однако он решил, что сможет неплохо научить ее азам фехтования, а большего она и не сможет осилить. Ведь у него была отличная школа.
— Художник и рубака, — задумчиво проговорила она. — Кто вы, монсеньор дю Минюи?
Он пожал плечами.
— Я не знаю.
— Простите меня. — Она отвела взгляд. — Я не хотела выпытывать ваши секреты.
— А тут особых секретов нет. Моя мать убежала от мужа и произвела меня на свет по прибытии во Флоренцию. Я почти уверен, что не он был моим отцом, но, видно, дата моего рождения была достаточно убедительна, чтобы он признал меня. Бедняга — а что, еще ему оставалось делать, когда мой старший брат дрался на восемнадцати дуэлях, каждый раз убивая своего противника, а потом свернул себе шею, выпав из окна борделя? — С.Т. усмехнулся. — Несомненно, старик молился, чтобы во мне появился твердый характер. Чего, к несчастью, были полностью лишены остальные члены нашей семьи. — Он запрокинул голову, опираясь на колонну. — Его ждало горькое разочарование, однако, как бы там ни было, я имею право называть себя достойным английским именем Мейтланд.
Она вытерла пальцы о салфетку.
— Я думаю, вы специально подчеркиваете, что вы англичанин. Вы закутываетесь в вашу национальность, как в плащ.
— Просто говорю на другом языке. — Он помассировал шею. — Я не знаю, где мое место и есть ли оно вообще. Мать моя так и не вернулась в Англию. Мы путешествовали. — Он прикрыл глаза. — Венеция, Париж, Тулуза, Рим… Жили там, где она могла найти английского джентльмена и вовлечь его в достаточно отчаянное романтическое похождение. — Он немного помолчал. — Заметьте, обязательно англичанин, чтобы я воспитывался, как настоящий эсквайр. Сам же я не знаю, кто я — француз, итальянец, а может, чистокровный англичанин, этакий Джон Буль. Выбирайте, что вам нравится.