— Выкрутился! Это мне влетело в копеечку. Десять фунтов нашему сообразительному паромщику — он, правда, заслуживает и большего! Ну, а с остальными расходами мне это обошлось в пятьдесят фунтов! Не знаю, стоишь ли ты таких затрат?
Она так взглянула на него, что он предпочел побыстрее отвернуться, подобно Немо, уползающему в угол от греха подальше.
— Ты стоишь этих денег, моя сладость. Dolice mia, carisimo! [57] — проворковал он.
— Ты и по-итальянски заговорил! О, несчастный лгущий на трех языках.
— Ругайся-ругайся, моя радость, — произнес он бархатным голосом, самодовольно касаясь своего подбородка.
Если французский она понимала с трудом, то итальянский и вовсе не понимала. Слова могли выражать и проклятие, и нежность, но насмешливый тон и жесты говорили сами за себя.
Он оперся локтями на туалетный столик и небрежно играл гребнем слоновой кости. Она нахмурилась, глядя на его отражение в зеркале, на удивительные брови, которые могли выражать и радость и жестокость одновременно. Его оживленная болтовня, насмешки и нежность совсем сбивали ее с толку. Она не могла его понять — его побуждения, поступки, возможности. Казалось, бриллианты он добыл с помощью волшебства, а не мерзким разбоем.
А он упивался обретенным равновесием духа и тела. С той поры, как они покинули корабль, он двигался легко, уверенно, с тем ощущением внутренней свободы, которую невозможно не заметить окружающим. Ли это волновало как еще одна загадка. Она чувствовала себя завороженной необычностью его натуры.
Во дворе раздался какой-то треск. С.Т. стремительно повернулся к двери и замер в выжидательной позе. Но шум доносился не из-за двери, а из открытого окна: во дворе переругивались работники над перевернутой тележкой. Ли не сводила глаз с Сеньора. Он все смотрел на дверь, пока не понял своей ошибки. Он перевел взгляд на нее. Краска залила его лицо.
— Теперь я обо всем догадалась, — сказала Ли как можно мягче.
Его рот превратился в жесткую линию. Он молча разглядывал свои башмаки.
— Ты не сама догадалась, — наконец сказал он глухо. — Сам дьявол подстроил эту штуку. — Он провел пальцем вверх-вниз по гусиному перу, торчащему из чернильницы. — Теперь ты знаешь еще об одном моем увечье.
— Чепуха, — сказала она. — Зачем ты от меня это скрывал?
— По-моему, сегодня лошадиная ярмарка, — произнес он совсем другим тоном. — Может, вы разрешите, мисс, выбрать для вас подходящую лошадь?
Странно было вновь ощущать себя женщиной, когда тебе подают руку, чтобы ты на нее оперлась, спускаясь с лестницы, прокладывают дорогу в толпе. Спустившись на улицу, Ли вдруг обнаружила, что без Сеньора ей теперь трудно обходиться.
Они заперли несчастного Немо в комнате, Сеньор настояв чтобы Ли ехала в паланкине. Он шел рядом, держа шляпу руках. Солнечный свет, золотил его великолепные волосы. Сеньор всегда выделялся в толпе своим ростом и яркой внешностью.
Крепостные ворота возникли перед ними, как пещера в тумане. Они прошли сквозь них и затем проследовали по узким улочкам до базарной площади. Лошадиная ярмарка была в разгаре — об этом свидетельствовали и звуки, и запахи. Площадь была заполнена лошадьми, стоявшими рядком, чтобы их можно было свободно осмотреть и поводить, проверяя их стати.
— Тебе какая-нибудь понравилась? — спрашивал С.Т. по мере того, как они продвигались по ярмарке.
Ли постучала по переднему окошку, и носильщики остановились рядом с красивой гнедой кобылой. Сеньор открыл дверцу, и один из носильщиков поспешил помочь ей сойти на землю.
Несколько человек наблюдали за Ли и Сеньором. Сразу же один из них взял кобылу под уздцы и вывел ее из ряда. Ее белоснежные чулки вспыхивали на солнце, когда она гарцевала перед ними. Наконец лошадь остановилась вблизи и замерла, а владелец придерживал ее под уздцы. Сеньор критически осмотрел ее.
— Великолепна, — сказал он, склоняясь к Ли, и зашептал на ухо. — Красивый экстерьер, хорошее сложение, отличные манеры. Меньше, чем за пятьдесят фунтов, ты ее не купишь.
Она нахмурилась.
Он бросил лукавый взгляд:
— Не хватает денег, Солнышко?
— Ты прекрасно знаешь об этом, — сказала она недовольно.
— Как жаль, — произнес он. — А такая хорошая кобылка!
— Я продам это платье, — сказала она, понижая голос.
— Вряд ли ты за него много выручишь.
— Ты сам сказал, что оно стоит четыре гинеи. На эти деньги мы доберемся до Нортумберленда. А там мои жемчуга.
— Весь твой гардероб принесет тебе столько же, — пробормотал он. — Шиллингов пятнадцать ты выручишь за платье и туфли, и три фунта за украшенный жемчугом воротник. Такая сумма сгодится для мелкого уличного торговца.
В ответ она только опустила глаза.
— Ты можешь продать свое бриллиантовое ожерелье — этих денег как раз хватит. Она резко вскинула голову:
— Ты с ума сошел? Даже не думай об этом. Он улыбнулся.
— Неужели оно тебе так по душе? Не беспокойся, — пообещал он, похлопывая ее по руке, — я достану тебе другое, там же.
— Нет! — закричала она, вонзаясь ногтями ему в руку.
Он взглянул на человека, державшего лошадь, покачал головой и пошел дальше. Разочарованный торговец увел кобылу обратно в ряд.
Сеньор отпустил носилки, и взял ее под руку. Он несколько раз останавливался, чтобы вывели и показали других лошадей.
Ли понимала, что она и ее спутник, роскошно одетые, выглядят значительно богаче иных покупателей. Торговцы стали специально обращать их внимание на лошадей, выводя их перед ними. Их окружила атмосфера циркового представления. Лошадей выводили, заставляя делать замысловатые трюки, лишь бы привлечь внимание богатых господ.
Наконец один коняга воспротивился этому представлению. Это был серо-белый жеребец, не желавший выходить из общего ряда. Его бранил конюх, но он упирался, перебирая передними копытами. Сеньор остановился перед жеребцом.
Ли хотелось отойти подальше, но она осталась рядом с Сеньором. Конь разошелся — мотал головой, не подпуская к себе конюха. Вокруг них образовался круг зевак. Конь продолжал сопротивляться, то дергаясь, то пятясь назад, а конюх пытался повиснуть на поводьях. Ли разглядела, что сквозь ноздри коня были пропущены железные кольца. По губам и груди животного уже струилась кровь.
Конюх безуспешно боролся с животным, но в этот момент какой-то другой человек ударил коня по морде палкой. Конь дернулся — глаза его дико сверкнули — и он изловчился укусить своего обидчика в плечо.
Человек закричал и бросил палку. Среди поднявшегося шума и сутолоки конь продолжал трясти свою жертву, как терьер крысу. Наконец он отпустил страдальца. И тот поплелся прочь, стеная, придерживая плечо рукой. Конюх тем временем сумел привязать коня к железному кольцу, торчавшему в стене, и отбежал. Все расступились — конь остался один, весь в испарине, злобно мотая хвостом. Из ноздрей его струилась свежая кровь.
Сеньор медленно прошел вдоль ряда, приближаясь к бунтарю. Конь внимательно наблюдал за ним, вращая ушами и прерывисто дыша, выбрасывая в холодный воздух пар. Он угрожающе топнул передней ногой, когда Сеньор попытался заглянуть ему под брюхо с расстояния в ярд.
— Недавно кастрирован? — спросил он торговца, стоявшего рядом.
— Да, вы понимаете почему. Испанских кровей, если не ошибаюсь. — Он повернул голову и сплюнул. — Не знаю, откуда он взялся, но он уже сменил несколько конюшен. Никто не хочет его держать, и его даже еще не объезжали. Всех посбрасывал, кто пытался. — Он кивнул в сторону пострадавшего. — Бедняга Хопкинс думал, что кастрация поможет, но, как видите, все без толку. После этого случая его точно отправят на живодерню. А ведь он неплохо смотрится вместе с тем вороным, а?
— Очень красивый, — сказал Сеньор, посмотрев на второго коня. — Может быть, мистер Хопкинс захочет со мной поговорить, когда оправится.
Торговец усмехнулся: — О, он моментально оправится, когда услышит об этой новости. Джобсон, скажи ему! Скажи своему хозяину, чтобы скорее шел сюда!