Будь прокляты все бабы. Из-за них мозги превращаются в кашу.
Он осторожно шагал по ступенькам. Завязанные глаза вернули его былое головокружение, а множество рук, сжимавших его предплечья, вызывали в нем отвращение. Потом он оказался на ровной земле, окруженный телами, которые тесно сомкнулись, увлекая его с собой в ледяной ночной воздух. Он ощущал запах факельного дыма и нарастающий гул толпы, которая следовала за ним и его стражниками по улице.
Опять ступени, на этот раз ведущие вверх. Они оказались перед воротами Сильверинга — иначе быть не могло. Его тело было напряжено от желания броситься в сторону, вырвавшись из рук стражников, убежать от толпы, но со связанными руками он не мог бы освободиться даже от закрывавшей его глаза повязки.
Они повели его дальше в сторону. Загрохотали тяжелые чугунные ворота Сильверинга. Он почувствовал на своих руках множество чужих пальцев, притянувших его локти назад. Ледяной металл коснулся его связанных запястий.
Кандалы.
Он застыл, потом рванулся прочь. Он бурно сопротивлялся, как и в первый раз, — только теперь сопротивление оказалось еще короче: он был связан, и множество рук сжимало его, подталкивало, тянуло к воротам, пока он не упал на колени.
Никто грубо не кричал и не бил его. Добрый гул голосов увещевал: ему советовали сохранять спокойствие — мягкие, успокаивающие призывы. Он будет счастлив, говорили они. Он узнает истинный путь. Будьте хорошим, спокойным, будьте безмятежным. Таково желание господина Джейми.
С.Т. слышал подле себя голос Голубки, умолявшей его не сопротивляться, не позорить себя и ее. Он стоял на коленях, тяжело дыша, ощущая под собой твердую мостовую… Они надели на него кандалы, приковали его к воротам, и, когда он попытался встать, оковы впились к него.
С.Т. подумал: может, они будут повторять ему, как он счастлив, и забрасывать при этом его камнями — или что-нибудь еще придумает господин Джейми. Сердце его сильно колотилось, но он был не очень напуган. Все казалось ненастоящим.
Но вот с его глаз сняли повязку — С.Т. затряс головой, щурясь от ослепившего его пламени факелов, которые плясали рядом с ним. Далее он различал только тьму, но гомон толпы был хорошо слышен. Но звуки были более мягкими и спокойными, чем тот возбужденный шум, который издают люди, собравшиеся поглазеть на какое-нибудь зрелище.
В холодном воздухе его дыхание вырывалось густым облачком. Сквозь этот туман и чад факелов С.Т. видел мелькание теней, колышущиеся вокруг белые лица — то приближающиеся, то растворяющиеся в темноте. Сколько могло тут быть людей? Сто, самое большее двести — даже если сюда сошлись все обитатели городка. Чилтон утверждал, что у него тысяча последователей, но в Небесном Прибежище С.Т. их не видел.
Они начали петь церковный гимн, которого он не знал: женские голоса нежно звенели в ночи. Как он мог попасть в такое положение — скованный, на коленях перед этой толпой школьниц? Это было унизительно. Они не собираются закидывать его камнями — они даже не кажутся грозными.
Из темноты за факелами возник Чилтон и медленно поднялся по ступенькам, распевая вместе со своей паствой. Когда затихли последние слова, он поднял обеими руками простой фарфоровый кувшинчик для сливок и снова начал молиться, взывая к Господу, чтобы тот сообщил свою волю господину Джейми и его овцам.
С.Т. подергал стянутыми за спиной руками. Молитвы тут не прекращались с утра до ночи. Неудивительно, что все они были не в себе.
Голубка стояла на коленях несколькими ступеньками ниже него, закрыв глаза и, видимо, молясь из всей силы. Голос Чилтона начал дрожать и прерываться от полноты чувств в его очередном разговоре с Господом. Толпа шуршала, захваченная его волнением, хотя С.Т. не мог разобрать путаных фраз Чилтона, если не считать восклицаний вроде: «Да, да! Понимаю, понимаю. Счастье и мир твоим последователям. Тем, кто поистине любит тебя», — и тому подобной глубокомысленной чуши.
Снова повторялась нудно-жужжащая церковная служба. С.Т. дрожал на ледяном воздухе. Внезапно Чилтон поднял кувшинчик высоко над головой, потом опрокинул и вылил на ступеньку из известняка несколько капель жидкости. Она тихо зашипела и забулькала.
— Нежная Гармония, — сказала он, — любишь ли ты своего господина?
Одна из девушек, стоявших у ступенек, поспешно вышла вперед.
— О, да! — воскликнула она.
— Вот и возьми эту чашу. Если ты истинно любишь своего господина, ты отопьешь из нее. Тот, кто не верит, почувствует на своем языке адское пламя. Но если ты истинно верующая, глоток из чаши доставит тебе удовольствие.
Он протянул ей кувшинчик, который пышно именовал чашей. Девушка по имени Нежная Гармония приняла его дрожащими руками. Звук, похожий на вздох, донесся из толпы. На глазах С.Т., наблюдавшего за происходящим в бессильном ужасе, она, не колеблясь, поднесла его к губам.
Когда сосуд прикоснулся к ее рту, Чилтон выкрикнул:
— Авраам! Авраам! — шепот толпы превратился в вопль. — Я — ангел Господень! — кричал Чилтон, и голосего разносился в ночи. — Опусти чашу, дитя. Не пей. Ты удостоверила свою веру, как был испытан Авраам и утвердился.
Нежная Гармония опустила кувшинчик, и Чилтон взял его у нее из рук. Лицо ее сияло, она неотрывно смотрела на него.
— Голубка Мира, — произнес Чилтон. — Выйди вперед и возьми эту чашу.
Спина С.Т. напряженно выпрямилась. Дыхание его участилось,
— Твоя задача более трудна, — сказал Чилтон. — У тебя должно хватить веры на двоих. Мужчина, которого ты ввела к нам — один из детей мятежа. Его душа — как душа грешников, про которых Господь сказал, что они подобны беспокойному морю, которое не может утишиться, и воды его вздымают тину и отбросы.
Голубка приняла у него из рук чашу, склонив над нею голову.
Чилтон положил руки ей на плечи.
— Ты можешь спасти его. Вера Нежной Гармонии превратила бы кислоту в воду, когда она коснулась ее губ, потому что она верила слову своего господина. Ты веришь моему слову?
Голубка кивнула. С.Т. судорожно сглотнул.
— Тогда слушай меня. Ты должна взять эту чашу и вылить ее содержимое в его левое ухо, чтобы мятежный дух вышел из его уст и исчез навеки, а он пребывал бы в мире.
С.Т. ощутил эти слова физически, как мощный удар. Мгновение он не двигался, не в силах был поверить в то, что услышал. Потом зубы его оскалились.
— Ax ты, ублюдок! — прорычал он. — Бесовский выродок!
Чилтон гладил волосы Голубки.
— Только ты можешь принести ему этот дар, дитя мое. Не уклоняйся от предписанного тебе дела.
Голубка повернулась, держа кувшинчик обеими руками. С.Т. ничего не мог с собой поделать: он подался от нее назад, насколько ему позволили кандалы.
— Чего ты хочешь, Чилтон? — вопросил он. — Какова твоя цель?
— Господь говорит: «Слушайте Меня, вы, знающие правду, народ, в чьем сердце Мой закон», — возгласил Чилтон. — «Не бойтесь упреков человеческих, не печальтесь от их пополнения».
Голубка Мира шла к С.Т. Лицо ее было безмятежно. Она опустилась рядом с ним на колени.
— Не делай этого, — сказала С.Т., часто дыша. — Голубка ты не понимаешь, что делаешь. Подумай, во имя Господне.
Она улыбнулась, но так, как будто даже не видела его.
— Я могу дать вам мир, — проговорила она. — Я сделаю вас счастливым.
— НЕТ! — Он повысил голос. — Я не смогу слышать. Мое второе ухо уже оглохло. О, Боже! Он это знает, Голубка! Ты его орудие, спроси, чего он хочет? Спроси его, чего он хочет?
— Мы все желаем вам счастья, — сказала она. — Вы найдете с нами мир, когда будет изгнан мятежный дух.
Она подняла сосуд. Он отчаянно затряс головой, потом дернул плечом, стараясь выбить чашку у нее из рук.
Кто-то схватил его за волосы. Множество рук заставило его не двигаться.