— Нет не так, — сказал он. — Так не будет никогда. Это не для нас.
— А тогда как?
Он сжал правую руку в кулак. Почувствовал ожог.
— Солнышко, Солнышко… пропади все пропадом…
Плотная волна дыма плыла к ним. С.Т. зажмурился от едкой хмари. Приступ кашля согнул его вдвое. Когда он снова смог дышать и выпрямился, то увидел как устанавливали около здания пожарную помпу. Команда мужчин направила колеблющуюся водяную струю в окно в то время как остальные таскали ведра, заполняя пустеющий резервуар.
— Слишком поздно, — произнесла Ли. Она вытерла рукавом глаза: слезы или дым, он не мог сказать.
— Они могут… может быть… спасти крылья, — с трудом выговорил он, комок стоял в его измученном горле. Она пожала плечами.
— Не имеет значения. Все это ушло в прошлое.
— Ли. — Она снова оглянулась на него. Теперь в свете зарева он хорошо мог ее разглядеть: снова у нее был этот выжидающий вид, немного приподнятый подбородок, слегка приоткрытый рот.
— Я люблю тебя, — прохрипел он. — Ты запомнишь это?
Выражение ожидания исчезло. Она слегка печально улыбнулась.
— Я запомню, что ты это сказал.
— Я говорю правду, — голос его сорвался. Она подняла ведро с водой. Она собирается уходить, он видел это и паника охватила его. Он схватил ее за руку.
— Ты поедешь к своей кузине?
Она подняла на него глаза. Не с ожиданием, не с вопросом, не несчастные, признавшие поражение. Ее взгляд был как блеск сабли.
— Не уверена, — четко ответила она. Он выдержал ее взгляд, отказываясь сдаться, признать поражение, назвать это концом.
— Тогда куда ты еще можешь поехать?
— С тобой.
Она произнесла это просто. Тихо. Дыхание с трудом вырывалось из его больного горла.
Среди рева огня и дымного марева, жары и едкого запаха, и горького вкуса, он нашел то, что ускользало от него всю жизнь. И пришло оно. Как порядок, ничем не украшенное, без ленточек и побрякушек, без маскировки и ненужных мелочей.
Она не сказала, что любит, его. Ей не надо было это говорить. Двумя словами она смирила его.
Она напряженно наблюдала за ним: гордая и суровая, богиня с пламенной душой. Ее взгляд предлагал и требовал одновременно, просил о правде, призывал к честности. Он прожег его насквозь, прогнал прочь фантазии, остави его лицом к лицу с опустошительной реальностью.Он отпустил ее руку.
— Я не могу взять тебя с собой. Подумай о Мак-Уордере, его ищейках, идущих за мной по пятам. Как я могу взять тей сейчас с собой?
— Я не боюсь.
— Подожди меня, — убеждал он, — я тебя найду, я придумаю какой-нибудь выход для нас.
Она склонила голову. В этой покорности он прочел презрение, и оно потрясло его, разбило его сердце. Ему было стыдно коснуться ее. Все его прошлое, все безумства… встали перед ним. Она предлагала ему счастье, а ему нечего было дать взамен кроме фантазий.
Раньше фантазий всегда хватало. Никто не спрашивал с него большего.
— Это будет недолго, — говорил он, и голос его звучал трубо. — Эта суета быстро успокоится.
Она подняла глаза и поглядела сквозь него. Она презирала его обещания.
— Я придумаю способ, черт бы тебя побрал! — Он закинул голову, прислонился к дереву и смотрел, как летят в ночном небе искры, мигая в голых ветвях. — Верь мне, только верь в меня!
— Это не то, что я должна тебе дать, — сказала она, и голос ее больше не был спокойным. Он дрожал, выдавая ее чувства. — Я не могу быть для тебя девицей для спасения. Я не могу быть твоим зеркалом. Я только могу пойти с тобой, если ты меня позовешь.
Его охватил гнев. Он оттолкнулся от дерева, забыв о боли в руке.
— Я прошу тебя подождать! — Обида и дым помешали его крику; превратили его в оборванное рычание. — Хоть немножечко поверить в меня.
Она смотрела на него широко открытыми глазами, такая красивая, такая далекая, без малейших следов преданности, или нежности, или покорности. Он не мог сказать, что она чувствует, что думает.
— Ты должен уже идти, — наконец, сказала она.
— Ты будешь ждать?
Она посмотрела на дом, на пожарище, которое было ее домом.
— Мне ведь некуда идти.
— К твоей кузине Кларе Пэттон, в Лондон.
Странно мотнув головой, как будто стряхивая с нее даутину тумана, она сказала:
— Я позволила этому случиться. Я сама допустила, чтобы это со мной случилось. Я знаю. Я знаю. Я позволила этому случиться.
Его гнев растворился. Он поднял обе руки и прижал пальцы к ее щекам. Бинт выделялся белой тенью на фоне ее плеч. Он поцеловал ее…
— В Лондон. Я там буду.
Он почувствовал, как слезы ручьем полились по ее лицу. Они падали на его обожженные пальцы, холодные и жгучие.
— Уходи, — сказала она, отталкивая его. — Теперь уходи.
Он сделал шаг к ней, но она отвернулась и пошла. Ведро она уронила и теперь шагала вниз по холму, оставив ему только мокрые следы своих слез на пальцах. Он наблюдал за ней, пока она не подошла к пожарному насосу. Ее встретил Мак-Уордер. Магистрат посмотрел на Ли, потом вверх на холм. В этом взгляде не было прощения, только холодный вопрос, чего он медлит.
С.Т. посмотрел на тело Чилтона. Знакомая шпага без ножен валялась рядом с ним. Он прохромал по склону и подобрал свой эспадрон, рядом в тени нашел свою брошенную, отделанную серебром треуголку. Затем он сорвал с тела Чилтона свой плащ. Они закрыли проповеднику глаза, но его белое лицо было подсвечено призрачным медно-розовым светом отраженного пламени.
— Там, куда ты идешь, тебе дополнительное тепло не понадобится, — пробормотал С.Т., забирая свой плащ и поворачиваясь идти.
Никто не обращал на него внимания. Среди мешанины силуэтов и факелов он больше не мог разглядеть Ли. Он повернулся и побрел по холму вверх в темноту.
25
Трех месяцев было достаточно. Трех месяцев шотландской зимы, проведенных в пещере в конце узкой долины. Этого было больше, чем достаточно. Возможно, Красавчик Принц Чарльз и его босоногие горцы находили это привлекательным, но С.Т. был всего лишь слабый англичанин и чувствовал себя глубоко несчастным.
В старые времена он бы отправился сразу в Лондон до того, как поднимут тревогу и смогут его поймать. Он затерялся бы в толпах Коверн-гардена или Сент-Джемилса, где он знал, кому верить и кого избегать, и какие удобства может купить его золото. Но он не мог взять в такой длинный путь Немо с его раненой ногой, да и сам он не годился для дороги: с обгоревшими руками и лицом и раной на бедре, которая пронзала его мучительной болью при каждом шаге Мистраля.
У него больше не осталось воли. Не было даже желания. Он отправился на север, а не на юг. В расщелине скалы, покрытой снегом и окаймленной темными соснами, он и Немо хромали и стонали, сворачиваясь вместе, чтобы было теплей, потихоньку браконьерствовали: ловили то тетерева, то зайца, вытаскивали случайную форель из ручья, принадлежавшего неизвестно какому владельцу, ужинали овсяными лепешками. Добывать корм для Мистраля было гораздо труднее. Кроме овса, который С.Т. захватил с собой, конь вынужден был жевать лишайник и добывать копытами из-под снега вдоль ручья траву и веточки кустарника.
С.Т. замерз. Ему было холодно. Ему было одиноко. И вообще, он был уже стар для этого.
Он проводил время в размышлениях. И чем больше думал, тем больше отчаивался. Он не мог обладать Ли и оставаться в Англии. На это не было никакой надежды. Да, у него были безопасные убежища, его настоящее имя, но всегда оставался бы страх разоблачения. Особенно теперь, когда Льютон его видел, знал его лицо, имя и маску. Жить бесшабашно и одиноко было одно дело, но жить, зная, что в любой момент, который он с ней проводит, он подвергает ее риску быть повешенной вместе с ним… это было нечто совсем другое.
Оставалось только изгнание. Только бесцельная жизнь, где она нашла его среди неоконченных картин… И когда он пытался вообразить, как он предлагает ей пожертвовать своим будущим и соединиться с ним в забвении, он испытывал чувство такого унижения, что оно его просто парализовывало.