— Что ж, разве это плохо? Интриговать сходством с кем-то?
Она подняла руку и мягко освободилась от его пальцев.
— Но мы говорим о вещах практичных. О том, чтобы иметь свой дом. Колд-Тор самый подходящий выбор.
— Ты уже почти год моя жена, — сказал он. — Почему вдруг такой интерес к этому предмету?
— Нам нужен дом.
— Мой дом там, где ты, belissima [58].
— Это очень мило, Сеньор. Я это очень ценю, но нам нужно постоянное пристанище.
— Зачем?
— Мы не можем вечно бродить по Италии.
Он откинулся, опершись одной рукой о круп Мистраля.
— Еще две недели назад ты говорила, что хочешь повидать Венецию. И озеро Комо.
Ли застенчиво отвела глаза.
— Я стала уставать от странствий.
Он молча наблюдал за ней. Ли почувствовала, что краска заливает ей лицо и шею.
— Время возвращаться в Англию.
Он согласно кивнул, но выглядел настороженным, удивленным, пожалуй, несколько обиженным.
— Пожалуйста, отвези меня домой, Сеньор.
Он внимательно разглядывал ее. Мистраль беспокойно задвигался, протанцевал шаг в сторону. Эс-Ти сдержал коня и бросил на нее озадаченный взгляд из-под ресниц:
— Солнышко, ты что-то пытаешься мне сказать?
Она кивнула.
Эс-Ти застыл в седле. Она не могла понять, о чем он думает. Потом подошла и прижалась щекой к его колену, обхватив рукой сапог, впитывая запах Мистраля и нагретой кожи.
— Bella donna… сокровище мое… — Его руки притянули ее еще ближе, запутались в ее волосах, вынимая из них шпильки. Он склонился к ней и прижался губами к ее макушке. — Carruccia, dolcezza [59], это правда?
— Мне кажется, да. Он родится весной.
— Женушка! Двадцать шесть спален, дорогая? Ты устраиваешь настоящее гнездо!
— Я просто старалась быть практичной.
Он отпустил ее и покачал головой.
— Как это у тебя получается, милая? Любая рожденная в твоей головке мысль немедленно становится практичной. Взять, к примеру, меня. Если бы я решил купить дворец здесь, в Тоскане, комнат на пятнадцать, это немедленно было бы объявлено дикой и безрассудной фантазией.
— Это так бы и было. Мы же не покупаем Колд-Тор. Он уже твой.
— Ты хочешь осесть в Англии? Ты просила меня сделать из тебя романтика, но я оплошал в этом. Я показал тебе Рим в лунном свете, и ты процитировала что-то из стоиков. В Сорренто ты думала только о черепахах.
— Горшок там был медный, Сеньор. Если бы повар оставил в нем черепаховый суп на ночь, мы бы все отравились. Сорренто прекраснее всего на свете. Я влюбилась в Капри. А Равелло?
— Ты не хотела посмотреть на закат с горы.
Она от удивления рот открыла.
— Это вообще гадкое преувеличение. Я никогда не забуду, как море стало золотым, а свет упал на утесы. Казалось, можно камень бросить прямо в воду. Там было высоко и круто. Я всего лишь заметила, что нам надо вернуться до того, как совсем стемнеет, потому что в лесах разбойники.
— Разбойники! Я разве не могу справиться с любыми разбойниками? Я сам такой!
— Но ведь мне в моей жизни удалось сделать одну романтическую глупость. Я сбежала с разбойником. Моя мама выплакала все глаза.
Он пренебрежительно фыркнул:
— В этом ничего особенного нет. Послушай-ка, дорогая, это ведь ужас — двадцать шесть спален! Я знаю, что теперь будет. Ты станешь изумительной хозяйкой. Ты будешь все устраивать. Ты будешь все время говорить о матрасах, посудомойках и залогах. Ты будешь носить на талии связку ключей и внушительно звякать ими. Мы заведем гувернантку и огород. Ты будешь всех потрясать.
— Без сомнения, у нас будет сад и огород, но если тебе не нравится, ключей носить не буду.
— Очень практичная синьора Мейтланд. Прежде чем мы уедем из Италии, я хочу, чтобы у тебя появилась хотя бы одна непрактичная мысль.
Ли разглядывала копыта Мистраля, медленно скользила глазами по косому брюху, по кожаному сапогу Сеньора, его ноге, легко прилегающей к крупу коня. Ее взгляд задержался на его открытой груди, ярко освещенной солнцем. Она лукаво улыбнулась и встретилась с ним глазами.
Ли почувствовала, что краснеет от его многозначительной усмешки. Она почти опустила глаза. Наконец-то до него дошло. Его дьявольские брови поднялись, и он медленно улыбнулся.
— Ну, Солнышко, это действительно непрактично.
Ли быстро улыбнулась.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Непрактично, но очень привлекательно. У французов есть для этого название.
Ли хмуро поглядела на него.
— Они назовут, конечно.
— Liaison à cheval [60], — пробормотал он, медленно болтая ногами. Мистраль отвел уши назад.
— По-моему, это ты придумал.
— Это более деликатный термин. — Он, легко оттолкнувшись, выпрямился.
Мистраль начал боком подходить к ней. Ли отступила и затрясла головой:
— Это просто глупая мысль.
— Возмутительная, — согласился он. — Там стоит камень, чтобы садиться на лошадь.
— Но право, Сеньор, не надо…
Мистраль отрезал ей путь к отступлению. Мягко пофыркивая, подняв голову, серый наступал боком, деликатно загоняя ее к стене и мраморным резным ступенькам.
— Я не это имела в виду. Это просто нелепо.
Эс-Ти нагнулся и схватил ее за руку. Поднял ее, поцеловал пальцы.
— Залезай, любовь моя.
— В моем положении…
— Оно заставляет меня хотеть тебя. Прямо сейчас.
— Кто-нибудь выйдет, — задыхаясь, говорила она.
— Забудь эти практичные мысли. Никто не выйдет. Они же итальянцы.
— Вот именно. Итальянцы! Самый общительный народ.
— Но ведь мы чужестранцы. Чего с нами общаться? Ведь это грустная история, когда мужчина совсем поглупел из-за своей красивой жены. Просто скандал. Она должна бы ходить на прогулку со своим чичисбеем, как всякая достойная женщина, а он заставляет ее проводить все утренние часы в конюшне, глядя на него, пока она не сойдет с ума от скуки.
Эс-Ти поднял ее руку, помогая взойти на последнюю ступеньку возвышения.
— Боюсь, моя дорогая, нас считают странными до неприличия. К счастью, мы — англичане. Поэтому нам все прощается.
Ли стояла на возвышении для посадки на лошадь, как раз чуть пониже его глаз. Мистраль переступил поближе к возвышению и попятился. Эс-Ти оказался наравне с ней. Она с сомнением поглядела на коня.
Эс-Ти выставил сапог:
— Поставь ногу мне на лодыжку. Нет… не эту… правую. Ну как можно это сделать, если ты будешь сзади меня? Вперед… сюда, дай мне твои руки.
Когда Мистраль попятился, ее юбки взметнулись над его шеей. Ли вздрогнула и прижалась к груди Эс-Ти, повиснув на нем, пока конь взбрыкивал и игриво подскакивал. Ее ноги скользнули вокруг талии Эс-Ти. Она упала назад, но он притянул ее к себе покрепче. Другой рукой схватил Мистраля за гриву.
— Мистраль, старый негодяй, будь воспитанным, — бормотал он, когда конь перешел на галоп.
Испуганная Ли держалась изо всех сил, ноги ее болтались в такт неуклюжей тряске. Она чувствовала себя мешком с мукой, который ударяется то об пол, то об стенку. Одна из ее туфель слетела, другая висела на кончике пальцев. Ли ударялась то о спину Мистраля, то о крепкое тело Эс-Ти.
— Расслабься. Так будет труднее.
Он отпустил гриву Мистраля и притянул Ли к себе. Она взвизгнула от страха при этом размашистом движении. Его руки крепко держали ее, заставляя следовать движениям верхней половины своего тела, сливая их в единое существо с единым ритмом движения.
— Отдайся мне, дорогая, не сопротивляйся, будь мягкой… гибкой… обопрись сюда… тебе самой ничего не придется делать.
Он приклонил ее голову к себе на плечо. Ли поняла, что чересчур напряжена и слишком прямо держится, мешая его движению.
— Доверься мне, расслабься и верь мне.
Вторая ее туфля соскользнула вниз. Медленно, неуверенно она ослабила свою отчаянную хватку и прилегла к нему.
И неожиданно все стало легким. Неожиданно ушла общая напряженность, ее позвоночник перестал встряхиваться от скачки, и она как будто взлетела. Движение коня баюкало ее у груди Эс-Ти, и ритм галопа свободно укачивал ее тело.