— Я не забуду, — сказала она.
Его рука коснулась изгиба ее шеи, тронула напудренные локоны на затылке.
— И я не забуду. Я буду помнить тебя до конца своих дней, Солнышко.
Она повернулась к нему.
— Этого мало.
Он опустил руку.
— А чего тебе хочется? Сеньора дю Минюи? Десятидневное чудо? Теперь я посажен в клетку, заласкан, превратился в ничто! Да, они устанут от меня. Ты думаешь, я не рассчитывал на это? Что я еще могу тебе дать?
— Себя.
— Меня! Что такое я? Я изобрел сам себя. Сделал маску, изобразил себя. И все в это верят, кроме тебя.
Ли стояла молча.
— Ты сделала из меня труса, ты знаешь это? Я никогда ничего всерьез не боялся, пока меня не простили.
— Я не понимаю.
— Не понимаешь? Я думаю, ты понимала с самого начала. Ты презирала все это. Все иллюзии. Ты всегда признавала только честность, а я выдумки и обман. И когда пришло время выйти на свет, я это понял. Ли, почему ты не хотела верить в меня? Ты единственная. Единственная не хотела верить. А теперь слишком поздно.
Она стояла, сложив руки.
— Слишком поздно? Для чего?
— Посмотри на меня. — Он оттолкнулся от колонны, держась от нее на расстоянии вытянутой руки. — Дьяволы ада — посмотрите на меня! Я не могу стоять, чтобы у меня не кружилась голова. Ты же могла вернуться в…
— Нет, не могла, — закричала она. — И никогда не смогу.
— Я уйду в море. Однажды это сработало. Но что потом? Ну, снова это меня вылечит. Как долго это продлится? Где я снова проснусь клоуном?
— Это не имеет значения. Все это не имеет значения.
— Для меня имеет, — непреклонно ответил он.
Ли охватило чувство бессилия. Ей казалось, что она тонет под действием сил, с которыми ей не справиться.
— И ради этого ты меня покидаешь? Неужели ты на самом деле такой гордый?
Он смотрел мимо нее в темноту пустого парка и холодной ночи.
— Разве это гордость? — Голос его изменился. — Я хотел дать тебе лучшего себя. — Он все еще не смотрел на нее. — Мне кажется, это любовь.
В ночном воздухе плыл менуэт, звуки клавикордов переливались нежным водопадом мелодии.
— Монсеньор, ты не знаешь, что в тебе лучшее.
— Да, они поразительно неуловимы, мои добродетели, — сказал он горестно. — Не могу их никак удержать.
Ли разгладила юбку и сделала шаг в его сторону.
— Храбрость — это добродетель, разве нет?
Он повернул к ней голову. Лицо его было в тени, а рука и рукав золотистого бархатного камзола освещены.
— Одна из самых болезненных, — ответил он.
— Странно. Почему мне так часто хотелось, чтобы у тебя ее было поменьше?
— Не знаю. — Казалось, он был в замешательстве. — Но думаю, что у меня ее не так много, как ты себе представляешь.
— Наверное, все-таки гораздо больше, чем мне кажется. Помоги, Боже, тому, кто ждет тебя и волнуется.
Он пошевелился, его придворная шпага с металлическим звуком царапнула по мраморной колонне. Смолкли последние аккорды музыки — менуэт закончился. Прислушиваясь к отдаленному говору гостей, она сжала в кулаке сложенный веер, сминая пушистые перья на его краю.
— Ты вообще-то любишь меня или нет? — внезапно спросила она.
Он придвинулся к ней поближе, так близко, что она почувствовала тепло его тела.
— Я люблю тебя. Я лелею тебя в сердце. Но я не могу отдаться этой любви.
Она склонила голову, играя веером.
— Удивляюсь тебе, Сеньор… Если для тебя такое значение имеют в любви добродетели любимой, то как же я смогла пробудить в тебе столь нежное чувство? Ты же видел только самые неприятные мои черты. Это уж точно.
— Ты красивая.
— Значит, ты любил меня за это? За мою внешность?
— Нет.
— А за что тогда? Какие добродетели ты во мне видишь? Что лучшее в себе я тебе давала?
— Твоя храбрость, — сказал он. — Твоя стойкость. Твое гордое сердце.
Она иронически улыбнулась.
— За это можно любить королевских конных гвардейцев, Сеньор. Вот уж кто горд, стоек и храбр!
— Это еще не все. — Он придвинулся и сжал ее плечи. — Далеко не все.
— Нет? А что же еще? Горечь, месть и печаль — не думаю, что эти мои черты выглядят обольстительными. К тому же — где мне равняться с твоим искусством верховой езды, с твоим умением носить маску, владеть шпагой, с твоими смелыми вылазками, монсеньор дю Минюи!
Его рука крепко сжала ее руку. Она почувствовала его быстрое и глубокое дыхание на своих обнаженных плечах. Эс-Ти наклонил голову, повернул к ней лицо.
— Гордость и отвага. Красота. Все это. Все это… — Он прижался губами к ее волосам. — Я не умею хорошо объяснить.