— Мне ничего не надо. Мне не нужна продажная женщина.
— Вам нужна иллюзия.
— Я люблю тебя. С того самого мгновения, как впервые увидел.
— Вы хотите переспать со мной. Я не буду вам препятствовать.
— Я хочу получить твое сердце!
Она отвела глаза.
— Вы зря растрачиваете себя, чтобы быть разбойником. Мне кажется, из вас вышел бы пылкий трубадур.
Все шло не так, как надо. Она реагировала совсем по-другому. Ему хотелось затащить ее в траву и целовать, пока она не станет податливой, нетерпеливой, беспомощной в своем страстном желании, как и должно быть в любви.
— Я ведь не безмозглый жеребец. Мне не нужно, чтобы меня обслужили, как жеребца.
Она подняла руку и коснулась его щеки, медленно провела пальцем по подбородку и губам. Дыхание его участилось.
— Не отказывайте себе в этом, — прошептала она. — Не ждите ответного чувства, которое я не могу вам дать.
Пальцы ее скользнули вниз, оставив прохладный след на его шее и груди, затем медленно приблизились к вороту собственной рубашки, она распахнула его, обнажив белоснежную шею.
— Проклятие. — Тихий несчастный возглас вырвался из его груди. — Будьте вы прокляты.
Ли медленными движениями стягивала рубашку — умышленное кокетство соблазнительницы. Он почувствовал гнев — и испытал отчаяние. Ткань соскользнула с мягкой округлой груди. Жар охватил его. Она закинула руки за голову. Это томное движение приподняло ее тело, словно приготавливая к жертвоприношению. Это тело прекрасно: тонкая талия, упругая грудь, дрогнувшая, когда Ли потянулась. Он зачарованно смотрел на ее совершенные формы, загадочную игру на них лунного света и глубоких теней.
— Я же сказал, этого мне не надо. Нельзя же нам так поступать с собой.
Ли продолжала неподвижно лежать с закрытыми глазами, бесстыдно предлагая себя. В лунном свете она казалась языческой богиней, способной через мгновение проснуться и закружиться в танце с Дионисом, а потом с беззаботностью дочери природы упасть с ним в заросли травы.
Он почувствовал, как разум оставляет его, померкнув перед силой желания. В нем словно проснулся сатир, воплощение безрассудной чувственности. О, каким мучительным было охватившее его вожделение! Зачем он так долго монашествовал? Теперь он не в силах справиться с собой.
Со стоном он потянулся к ней, охватив ладонями нежные груди. От резкого движения у него закружилась голова. Он стал раздевать ее, и она покорно повиновалась. Без нелепого мужского костюма Ли казалась такой маленькой, хрупкой и беззащитной, такой неотразимой в своей женственности. Он целовал ее, гладил, все глубже погружаясь в сладостный хаос.
Возможно, они перевоплотились в богов, некогда царивших здесь. Забыли свои имена, прошлую жизнь, все поглотила тьма; остался лишь круг лунного света. Он и она, жесткая трава в росе, два безымянных существа в окружении древних обломков. Он решил не спешить, хотел ухаживать, завлекать, очаровывать долгими ласками, но все сгорало в диком пламени страсти. Изысканный танец любви свелся к дикому порыву.
Руки девушки нежно коснулись его плеч. Что-то взорвалось в нем. Вопль экстаза разнесся среди скал, и эхо его умножило. Он сжимал ее в объятиях, задыхаясь от волнения, нежности, предчувствия счастья. Когда она слабо отвечала ему, он стонал, задыхаясь от благодарности.
Но вскоре он понял: она действует прилежно, но бесстрастно. Он дышал неровно, она — нет. Теперь он знал: она платит по счету, всего лишь оказывает услугу, утоляет его голод, чтобы не оставаться в долгу, а он, доведенный до отчаяния, принял брошенную подачку.
Эс-Ти положил голову ей на плечо, испытывая разочарование и стыд, но по-прежнему не в состоянии отпустить ее. Прядь ее волос лежала на его ладони. Он обвил вокруг пальцев шелковистый локон, пытаясь дышать ровнее и контролировать себя. Еще через мгновение нежно коснулся ее уха, проведя пальцем по краю, точно обрисовывая его.
Она никак не отозвалась на этот робкий жест, даже не заметила его. Все его ласки оставляли ее совершенно невозмутимой. Грудь вздымалась и опадала ритмично, ровно, что жестоко ранило его воспаленное самолюбие.
Он вздохнул, откатился подальше от нее, встал, поправил одежду, побрел по прохладной траве к белеющим колоннам, сел на камень, некогда служивший основанием храма, опустил голову и уткнулся лицом в ладони. Какой-то подонок убил всю ее семью, а он не нашел ничего лучше, как попытаться силой завоевать ее любовь. Он унижен и более одинок, чем когда-либо в жизни.
Эс-Ти лег спать вдалеке от нее, а Немо свернулся рядом в траве. Проснулся он от звуков и запахов готовящегося завтрака, Ли принесла чашку чаю и кусок хлеба, обжаренный на костре. Молча взял предложенное и, отхлебывая чай, наблюдал за ней.