— Какими, сестренка? Раздавать прохожим листовки где-нибудь в Чарлстоне или Колумбии? Я рассчитывал, что так я скорее привлеку внимание к своей борьбе. Верил, что она будет куда успешнее. Надеялся выбросить этих сукиных сынов за пределы округа. Я недооценивал их и переоценивал себя. А в реальности я даже не замедлил их поганого строительства.
— Не скромничай, — отозвался я. — Подрыв мостов еще как замедлил. Прикинь, сколько грузовиков повернули обратно, не доехав до стройплощадок.
— Ты не понимаешь, — досадливо отмахнулся Люк. — Я думал, что остановлю все их работы. Целиком.
— Но как? — удивилась Саванна.
— Я мысленно видел это. Я мог ясно вообразить себе, как они сворачиваются и убираются из округа. У меня в жизни всегда было так: то, что я представлял, обязательно происходило. Прежде чем мы отправились за белым дельфином, я сотню раз прокрутил в мозгу эту поездку. Когда мы были в Майами, меня уже ничего не впечатляло. Я все это просмотрел заранее.
— А вот я поражалась на каждом шагу. Вряд ли я смогла бы даже предположить, что помчусь по шоссе, лежа на дельфине.
— Я думал, строители настолько меня испугаются, что больше не сунутся в Коллетон.
— Ты этого добился, Люк. Они тебя боятся и сейчас. Но у них есть семьи, которые надо кормить.
— Когда я тут один, мне все гораздо яснее, — улыбнулся брат. — Я могу себя убедить в чем угодно. В детстве мама читала нам «Дневник Анны Франк»…
— Лучше бы она этого не делала, — перебил я его. — Саванне потом несколько лет снились кошмары. Она опасалась, что в наш дом ворвутся нацисты.
— Я о другом. После этой книжки Саванна настояла, чтобы мы сходили к миссис Регенстайн.
— Ты ничего не путаешь? Я такого не помню, — засомневалась Саванна.
— И я не помню, — подхватил я. — Мы были слишком малы.
— Странно, что вы забыли, — продолжил Люк. — Миссис Регенстайн была немецкой беженкой. Она жила в доме Арона Гринберга. Вся ее семья погибла в концлагере.
— Да, точно. Странная женщина. Она еще показывала нам свою татуировку.
— Это не татуировка, — поправил меня Люк. — Всем узникам концлагерей нацисты выжигали на запястье номера.
— И к чему ты приплел ту немку? — поинтересовался я.
— Дело не в ней. Я тогда впервые понял, какая у нас потрясающая сестра.
Саванна обняла его.
— Люк, с этого места поподробнее. Обожаю случаи, где я — главное действующее лицо.
— В твоей палатке случайно нет гигиенических пакетов? — влез я, но моя шутка осталась незамеченной.
— После того как мама прочитала нам про Анну Франк, Саванна целых три дня обустраивала в сарае уголок. Натаскала туда пищи, воды, вообще все необходимое. Даже нашла где-то небольшую доску и притащила туда — наклеивать на нее картинки из журналов. У Анны Франк была такая доска, только большая.
— Детская затея, — усмехнулся я.
— И глупая с точки зрения взрослых. Но это был поступок. В Европе лишь немногие отваживались спасать евреев. А наша сестра, восьмилетняя девочка, приготовила в сарае убежище на случай, если нацисты вторгнутся в Америку. Но меня восхитило даже не это.
— Я, наверное, сделала что-то жутко героическое. Люк, давай скорей! — торопила брата Саванна.
— Не особо героическое, но мне понравилось. Ты отправилась к миссис Регенстайн и заставила нас сопровождать тебя. Меня эта тетка пугала своим отвратительным английским. Я едва понимал, что она говорит. Я упирался, не хотел идти, но ты в итоге победила. Ты постучала в дверь. Нам открыла сама миссис Регенстайн. Помню, она поздоровалась: «Guten Morgen, Kinder»[217]. У нее были очки с толстыми стеклами, а сама она была тощей как жердь. Помнишь, что ты ей тогда сказала?
— Да у меня вообще тот день из головы вылетел, — призналась Саванна.
— «Мы вас спрячем» — вот что. «Можете не волноваться, миссис Регенстайн. Если в Коллетон вдруг придут нацисты, мы с братьями не дадим вас в обиду. Мы уже приготовили место у себя в сарае. Будем носить вам туда еду и журналы».
— И как миссис Регенстайн восприняла эти слова? — не терпелось узнать Саванне.
— Совсем расклеилась. Я еще ни разу не слышал, чтобы женщина так плакала. Ты подумала, что чем-то ее обидела, и начала извиняться. Потом вышла миссис Гринберг и кое-как ее успокоила, а нас угостила молоком с печеньем. С того дня она к нам очень хорошо относилась.
— Я всегда была потрясающим ребенком, — заявила Саванна. — Спасибо тебе, Люк, за эту историю.
— Могу предложить тебе на выбор десятка три других историй, где ты выглядела полнейшей дурой, — хмыкнул я.