— Саванна, на что была похожа твоя жизнь в родительской семье? — спросил я тоном журналиста, берущего интервью.
— На Хиросиму, — прошептала она.
— А после того, как ты покинула родительский дом, с его теплом и заботой сплоченной семьи?
— На Нагасаки, — с горькой улыбкой ответила сестра.
— Саванна, в тебе ощущается поэтический дар, — заметил я, внимательно глядя на сестру. — С каким кораблем ты бы сравнила родительскую семью?
— С «Титаником».
— Как называется стихотворение, написанное тобой в честь нашей семьи?
— «История Аушвица», — отозвалась Саванна, и мы оба засмеялись.
— А теперь самое важное. — Я наклонился к уху сестры. — Кого ты любишь больше всех на свете?
Саванна приподняла голову от подушки. В ее синих глазах сверкнула уверенность, бледные потрескавшиеся губы произнесли:
— Больше всех я люблю Тома Винго, моего брата-близнеца. А кого мой брат любит больше всех на свете?
— Я тоже больше всех люблю Тома, — заявил я, беря сестру за руку.
— Дай правильный ответ, хитрюга, — слабым голосом возмутилась Саванна.
Я смотрел ей в глаза. По щекам у меня катились слезы; внутри все разрывалось. Таким же срывающимся голосом я сказал:
— Я люблю мою сестру, великую Саванну Винго из Коллетона, что в Южной Каролине.
Таковы были реалии наших жизней.
Наше время никак не назовешь легким. Я появился на свет в разгар мировой войны, когда нависла угроза атомной эры. Вырос я в Южной Каролине — белый парень, обученный ненавидеть чернокожих. И вдруг это движение за гражданские права! Оно застало меня врасплох, показало ошибочность и ущербность моих представлений. Будучи парнем мыслящим, чувствительным и восприимчивым к несправедливости, я приложил немало усилий, чтобы измениться. В колледже я с гордостью маршировал в шеренге службы подготовки офицеров резерва, куда не брали ни женщин, ни черных. Однажды меня оплевали участники демонстрации в защиту мира: их, видите ли, оскорбляла моя форма. В конце концов и я оказался в рядах демонстрантов, однако никогда не плевал в инакомыслящих. Я рассчитывал спокойно перевалить рубеж своего тридцатилетия: рассудительный мужчина, чья философия прочна и гуманна. Но тут улицы заполнили активисты движения за права женщин, и я вновь оказался не на той стороне баррикад. Судя по всему, я был воплощением всех неправильностей двадцатого столетия.
Спасибо моей сестре — именно она столкнула меня с веком и в итоге помогла освободиться от всего, что мешало увидеть реальность. Я слишком долго жил на мелководье; Саванна осторожно выводила меня в глубокие воды, где я с робостью вглядывался в обломки кораблей и кости жертв кораблекрушений.
Правда такова: жизнь нашей семьи была полна событий, причем по преимуществу экстраординарных. Мне знакомы семьи, жизнь которых протекает ровно и незаметно. Я всегда им завидовал. Клан Винго был другим. Судьба тысячекратно испытывала его на прочность, ломая, унижая и лишая опоры. Однако, невзирая на все передряги, часть сил мы сохранили; не сомневаюсь, что почти все мы переживем нашествие фурий. Правда, Саванна думает иначе: она считает, что из Винго не выживет никто.
Итак, я расскажу вам свою историю.
Ничего не упущу, обещаю.
Глава 1
Было пять часов вечера по времени Восточного побережья, когда в моем доме, находящемся на острове Салливанс, штат Южная Каролина, зазвонил телефон. Мы с Салли, моей женой, только уселись на крыльце и собрались насладиться коктейлем. С крыльца открывался чудный вид на Чарлстонскую гавань и Атлантический океан. Салли встала и направилась в дом.
— Кто бы ни звонил, меня нет, — крикнул я вслед.
— Это твоя мать, — сообщила Салли, когда вернулась.
— Передай ей, что я мертв, — взмолился я. — Умер на прошлой неделе, а ты была так занята, что забыла с ней связаться.
— Прошу тебя, поговори с ней. Она утверждает, что это безотлагательно.
— Обычные мамины слова. Наверняка какой-нибудь пустяк.
— Думаю, на этот раз действительно что-то случилось. Она плачет.
— Мамины слезы — это нормально. Не припомню дня, когда бы она не плакала.
— Том, она ждет.
Я встал.
— И будь с ней добрее, — добавила жена. — Ты всегда так дерзко ведешь себя с матерью.
— Салли, я ненавижу свою мать, — в очередной раз напомнил я жене. — Зачем ты пытаешься лишить меня маленьких удовольствий?
— Слушай свою Салли, будь поласковей с мамочкой.