Оба молчали. Они не могли оправиться от шока.
— Это марки,— тихо хрипловатым голосом ответила Кира.— Очень ценные марки.— Казалось, что она прощается с любимым человеком перед могилой.
— Как они оказались в вашем сейфе?
Дымба снимал весь процесс на видеокамеру. Добронравов очнулся, будто тяжеловес на ринге после нокдауна. Люди вокруг, съемка, но его профессионализм взял верх над обстоятельствами, и он встрепенулся.
— Это марки Анны Дмитриевны Лапицкой,— заявил он твердым голосом, облизывая сухие губы.— Доверил их на хранение Кире Леонтьевне Фрок. Точнее сказать, она мне сдала в аренду свой сейф. Деньги, лежащие там, также принадлежат мне.
— Какая сумма?
— Шестьсот тысяч долларов.
— Пересчитайте перед понятыми.— после этого Трифонов продолжил разговор с Добронравовым, но быстро понял, что момент упущен.— Каким образом марки оказались у вас, гражданин Добронравов?
Адвокат окончательно пришел в себя.
— Странный вопрос, господин следователь. Вам доподлинно известно, что эти марки мною получены на хранение от владельца. В этом же сейфе вы найдете доверенность Лапицкой. Они находятся у меня на законных основаниях. Какие у вас ко мне могут быть вопросы? Тут и так все ясно.
— Вы не правы. Марки находятся в розыске.
— Минуточку. У вас нет от меня ни одного заявления о пропаже — даже канцелярской скрепки. Все ценности, которые вы можете найти, принадлежат либо мне, либо я имею на них доверенность от владельцев.
— Но вы заявляли, будто марки у вас похитили.
— Да. Это было устное заявление, если вы помните. Так же в устной форме я могу вам сказать, что мне удалось их разыскать и вернуть. Мы с вами давно не виделись. И ворвавшись в этот дом, вы рьяно принялись за обыск, не соизволив задать мне ни одного вопроса. Кира Леонтьевна не имеет к вам претензий, коли вы сумели заполучить ордер. Ищите, что вам нужно… А по вопросу марок я вам скажу следующее. Я провел собственное расследование, не рассчитывая на вашу неповоротливость. Мне удалось найти взломщика и убедить его вернуть украденные марки. Как это произошло — мое личное дело. Тайна следствия. Но я готов помочь правосудию и не намерен укрывать преступника. Мне лично его задержать не удалось. Я уже стар и все еще нездоров. А вы можете это сделать. Его настоящее имя Зерцалов Артем Алексеевич, кличка — Козья Ножка, и могу с уверенностью сказать, что в данный момент он находится в Санкт-Петербурге. Советую вам не терять попусту время на квартире невинной женщины, а заняться поисками настоящего грабителя, который целый месяц водит вас за нос. Надеюсь, против Киры Леонтьевны и меня у вас нет улик, чтобы задерживать нас? Тогда заканчивайте свою работу, и милости просим за дверь.
— Здесь не хватает ста тысяч,— сказал Куприянов.— Ровно полмиллиона.
— Я мог ошибиться,— тут же парировал адвокат.— Деньги постоянно находятся в обороте. Что касается моего личного состояния, то с этим вопросом советую обратиться в налоговую полицию. У них нет ко мне претензий.
— Я вас понял, гражданин Добронравов. Марки я конфискую.
— На каком основании? У меня доверенность на хранение, и я несу за них ответственность перед владельцем.
— На том основании, что у меня имеется заявление от владельца о пропаже марок, их хищении. Оно написано позже вашей доверенности и имеет юридическую силу. Вам же останется копия акта об изъятии, который вы сможете представить Анне Лапицкой как документ, и вернуть ей доверенность.
После недолгих формальностей им пришлось уйти несолоно хлебавши. Трифонов злился на самого себя.
В машине Куприянов спросил:
— Почему вы ничего не сказали о картинах и гибели Бориса Медведева?
— Чтобы они сообщили об этом отцу в колонию и разыграли бы сказку про налет бандитов? Нет.
Леонид Медведев — последний козырь в наших руках. Где Лыткарин?
— Повез картины к старику в «Тихую гавань». Только он может на глаз в одну минуту отличить подделки от подлинников. Сдавать на экспертизы — это целая вечность. У нас нет столько времени.
— Тут ты прав.
— А я доволен результатом, Александр Иваныч. Все нормально. Картины мы нашли, марки тоже, чего еще надо?
— Наказать тех, кто всю эту кашу заварил. Чтобы в другой раз неповадно было. Кражи кражами, но ты и про убийства не забывай. Убийцы и воры должны сидеть в тюрьме, а не разгуливать среди честных граждан и жировать на фоне глобальной нищеты. А пока мы с тобой в дураках ходим.
Глава V
1.
Вердикт Тараса Наумовича Лепко был однозначным. Семь официальных картин военного атташе в Канаде Володарского — подлинники; пять картин, которые куплены нелегально,— копии сделанные в этом году, причем совсем свежие, то есть созданные после отъезда Володарского в Канаду. Если учесть, что они хранились у Добронравова, то это значит, адвокат и совершил подмену, так как за нелегальные картины никакой ответственности не несет. При получении своих картин обратно Володарский не смог бы предъявить претензии к хранителю, если даже заметил бы подвох. А если хищение марок и картин привели бы следствие в тупик, то адвокат получил бы все в свои руки. Однако он подстраховался, дабы не лишать себя всего в случае удачного раскрытия ограбления, и решил пять подлинников присвоить. Неплохая компенсация за дорогостоящий спектакль… И ни одного свидетеля среди живых.
Тут стало понятно и другое. Адвокат со спокойной душой сдал последнего участника ограбления — Козью Ножку. Такое откровение могло значить только одно: взломщик считал, что работает на Могилу, и об истинном заказчике ничего не знал либо не мог доказать причастность заказчика к ограблению. Ясное дело, что слово вора против слова популярного адвоката ничего не весит. Тем более что после громкого скандала с похищением Добронравова, страдальца и мученика, он стал героем и его популярность в городе, или, как сейчас модно говорить, рейтинг, возрос до небес. Арестовать такую персону равно аресту суперзвезды. И только очень веские доказательства, факты и улики могли служить основанием для задержания адвоката. А у Трифонова, кроме личной неприязни и убежденности, мало что имелось. И тут еще одна подделка всплыла на поверхность.
У троюродной сестры Анны Дмитриевны Нелли Юрьевны Белокуровой случилась неприятность. Трифонов лично поехал к ней для выяснения обстоятельств, прихватив с собой Наташу и Лыткарина. Куприянов занимался поисками Козьей Ножки. Выезды из города были блокированы, и проверялся чуть ли не каждый выезжающий. Молодые мужчины до сорока лет проверялись с особым пристрастием. Под контроль взяли шоссе, вокзалы, аэропорт и морской порт.
Нелли Юрьевна очень удивилась появлению Трифонова в своей скромной квартире.
— Я удивлена, Саша. Неужто ты снизошел с небес до такой скромной персоны, как я. С Наташенькой мы знакомы, очень милая девушка, соответствующая моему рангу, и вдруг ты!…
— Не совсем корректно, Нелли, заниматься делами своих друзей. Могут понять превратно.
— Ну ладно, я не в обиде.
Они прошли в крохотную гостиную, заставленную антиквариатом. Тут царствовали кошки, и чтобы сесть на стул, одну из них пришлось согнать.
— Рассказывай, Неля, что случилось?
— Наташа уже была у меня вчера и все знает, но я готова повторить. Нужда заставила меня продать шесть картин.— Она указала на пустую стену с яркими пятнами.— Ты же бывал у меня пару раз и видел их. Шагала я берегла до последнего. Но его пришлось тоже продать.
Картина, тем не менее, висела на месте. Трифонов удивился.
— Но не продала?
— Как видишь. Покупатель пришел с экспертом, и он тут же определил подделку. Причем свежую. Но больше всего меня удивило то, что картина не считается ворованной, а в каталоге она значится как чистая, но владелец не определен. Это означает, что я с чистой совестью могу выставить ее на аукцион и получить полную сумму.
— Но этого ты не знала.
— Конечно, нет. С Добронравовым я познакомилась летом в доме Анны, и она мне его представила как большого знатока изобразительного искусства. Тогда я его и пригласила к себе посмотреть на мои картины. Те шесть, которые висели здесь и которые я продала за гроши, его не заинтересовали. А по поводу Шагала он сказал, что она требует экспертизы. Я ему доверила картину. Он вернул мне ее через десять или двенадцать дней и даже принес акт о ее подлинности. Акт я отдала вчера Наташе. Я предложила Давиду Илларионовичу купить у меня Шагала или помочь мне ее продать. Но он меня запугал, рассказав жуткую историю про то, как эту картину украли у какого-то профессора, а самого его убили. Мой отец купил ее после войны.