К его ужасу, Байтон помотал головой.
— Нет, я не вижу себя в этой роли. Это задача людей, если они захотят ею заняться. А моя обязанность вернуть Айкос в то состояние, в котором он пребывал, прежде чем землетрясение разрушило мое святилище. Все должно быть так, как было, абсолютно все. Храм восстановится без людского содействия, и Сивилла займет в нем свое законное место, чтобы служить моим орудием на земле.
И он нежно взглянул на Силэтр.
Она перевела взгляд с бога на Джерина и опять взглянула на бога. Потом дрожащим голосом произнесла:
— Но, владыка Байтон, я больше не подхожу для служения тебе в этом ранге. В своем последнем пророчестве ты сам предрек, что я буду осквернена. С тех пор я познала мужские объятия… — Она снова нервно взглянула на Джерина. — И у меня начались месячные. Я больше вам не подхожу.
— Все должно быть так, как было, все, — повторил Байтон. — Если я могу возродить мое святилище из груды камней, неужели ты думаешь, что я не в силах вернуть тебе непорочность? Чтобы ты вновь стала вместилищем моего голоса, а?
Силэтр опустила глаза.
— Я уверена, что тебе это по силам, — пробормотала она.
Джерин отчаянно пытался найти какой-нибудь способ осадить Байтона, но не мог ничего придумать. В отличие от Маврикса бог-прозорливец не казался податливым на провокации, способные вывести его из себя, во всяком случае со стороны человека. Он был гораздо менее чувствителен к земным тревогам, чем владыка сладкого винограда. Лис посмотрел на Силэтр. Конечно, она выберет прежний удел.
Как же иначе? Она была посвящена Байтону с тех пор, как достаточно подросла, а потом, после смерти своей предшественницы, служила в его храме Сивиллой. И очень хотела ею же и остаться. После землетрясения она возмущалась тем, что ее против воли увезли из обители, а когда все же смирилась с этим, то долгое время чуралась чьих-либо прикосновений, в особенности мужских.
Да, она полюбила Джерина, а он — ее, но что означает эта краткая вспышка чувств по сравнению с тем, что ей уготовано дальше? Теперь, когда у нее появился шанс вернуть себе святость, как он мог ее винить за то, что она изберет этот путь?
Правда заключалась в том, что от него теперь ничего не зависело. Если Силэтр вернется в Айкос, это будет для него более страшным ударом, чем потеря Элис. Какие бы чувства он ни испытывал к бывшей жене, она его уж не любила, иначе бы не уехала никуда. Но он знал, что Силэтр по-прежнему любит его, как и он ее тоже. Только уверенность в том, что в Айкосе она будет счастливей, чем с ним, заставляла его держать себя в узде. Но даже несмотря на эту уверенность, ему было тяжело, очень тяжело, почти невыносимо.
Байтон обратил свой прозорливый взор на Силэтр.
— Ты молчишь. Разве ты не польщена, не довольна тем, что все будет восстановлено? Сейчас, когда я говорю с тобой, святилище в Айкосе обретает свою прежнюю форму. Оно ожидает твоего возвращения.
— Конечно, я польщена, владыка Байтон, — ответила она очень тихо. — А вот довольна ли я… Господин, в силах ли ты увидеть не только то, что будет, но и то, что могло бы быть?
На мгновение Байтон показался Джерину каменной колонной, совершенно ушедшей в себя. Затем прозорливец снова принял человеческое обличье.
— Даже для меня, бога, это трудно, — ответил он встревоженно. — Столько ответвлений от истинного пути, от которых, в свою очередь, отходят другие, что чем глубже в них удаляться, тем легче там заблудиться. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что мне хотелось бы, чтобы ты взглянул на оба пути, которые я могла бы избрать, — ответила Силэтр. — Ты — мой повелитель. Если ты пожелаешь, твоя воля будет исполнена. Как могу я, чья жизнь быстротечна и мимолетна, противиться тебе? Но…
Она не стала продолжать. Даже мысль о том, чтобы отклонить предложение бога, требовала особенной храбрости, а ее сейчас, кажется, покинуло и то мужество, которое помогло ей ему прекословить.
Однако ее слова поселили в душе Джерина надежду, столь же безумную, как и его недавнее отчаяние.
Голова Байтона вновь начала свое самостоятельное вращение. На этот раз она не просто вертелась, а стала какой-то туманной, так что Джерин мог видеть сквозь нее дальнюю стену лачуги. Прозорливец отсутствовал довольно долго. Время от времени он даже вообще исчезал. Его внезапное появление заставило Джерина вздрогнуть.
— Ты можешь жить, как захочешь, — сказал бог, обращаясь к Силэтр. — Моя Сивилла — невеста, а не служанка. Я выберу другую, ту, что захочет ввериться мне. Я не скажу тебе, какие последствия повлечет за собой твой выбор, но дам напутствие: в любом случае постарайся прожить достойную жизнь. Одно предупреждение — для смертных не существует понятия непреходящего счастья.
— Я знаю, владыка Байтон. И от души тебя благодарю. Я постараюсь не уронить себя.
Силэтр собралась было пасть ниц перед богом, но Байтон исчез раньше, чем ее колени коснулись земли. Она, Джерин и Райвин в изумлении уставились друг на друга.
— Кажется, мы выиграли, — произнес Джерин таким глухим и хриплым голосом, что сам не поверил себе.
Затем он вспомнил о более важной вещи и повернулся к Силэтр:
— Спасибо тебе. Я… я буду очень стараться. Ты никогда не пожалеешь, что предпочла меня… меня…
Такое случалось с ним крайне редко, он не мог подыскать нужных слов. Ладно, она ведь и сама знает, от чего отказалась. Наконец он сипло выговорил:
— Я люблю тебя.
— Я это заметила, — сказала она и улыбнулась, увидев ошеломленное выражение его лица. — Поэтому-то я и предпочла остаться с тобой. Ты меня любишь, тогда как для Байтона я была всего лишь… ах, нет, не орудием, а скорее чем-то вроде любимой игрушки. Теперь, когда я познала большее, мне этого недостаточно.
Она снова улыбнулась, на этот раз с хитрецой.
Райвин сказал:
— У нас здесь два кувшина сладкого вина, которые просто жаждут, чтобы их выпили в честь нашей победы.
— Ты совершенно прав, мой милый Лис.
Джерин поднял кувшин, который они открыли, чтобы вызвать Маврикса, и вылил его содержимое на голову фигляра. Пурпурно-красное вино обрызгало и его, и Силэтр, зато Райвин совершенно промок, чего Лис и добивался. Южанин отплевывался, кричал, махал руками, отчего винные брызги разлетались все дальше, и тер глаза. Джерин не сомневался, что под веками олуха жгло, но ничуть не жалел о содеянном.
— Какой ущерб! Непоправимый ущерб, — причитал Райвин, облизывая усы, чтобы проглотить хотя бы капельку драгоценного напитка. — Если бы не моя тяга к вину, мы бы никогда не сумели освободить северные земли от самого злого и ужасного проклятия в виде чудовищ.
— Если бы не твоя тяга к вину, — мрачно сказал Джерин, — нам бы не пришлось вверять свою судьбу двум богам, один из которых и так был на меня зол, а другой был готов разозлиться, ибо я сделал своей женщиной его пророчицу на земле. Но я окатил тебя вином из кувшина не потому, а за риск, которому мы тут подверглись. — Он поднял второй, непочатый кувшин. — Но все обошлось. И, раз мы добились успеха, это тебе. Можешь делать с ним все, что хочешь.
Райвин поклонился. С него еще капало.
— Ты самый лучший из всех земных лордов, дружище Лис.
— По правде говоря, я чертовски устал беспокоиться в каждый миг каждого дня, — сказал Джерин. — Если будет на то воля богов… — Он на секунду осекся, ибо в свете последних событий это часто употребляемое присловье обрело новый и очень значимый смысл. — Если будет на то воля богов, я, возможно, поблаженствую денька три в абсолютном спокойствии, прежде чем в очередной раз стрясется что-нибудь ужасное. Пойдемте, расскажем Араджису и остальным, чего нам удалось добиться.
Вэн, Фанд, Драго, Мэрланз с Фэборсом и Араджис Лучник стояли там, где их оставили. Неподалеку от хижины, на расстоянии, которое Джерин счел безопасным. Теперь он знал, что это не так. Если бы боги разгневались, ни одно место в северных землях, как бы далеко оно ни находилось от Лисьей крепости, нельзя было бы назвать достаточно безопасным, в чем уже наверняка убедились подземные твари.