— Я не могу сейчас играть. Видишь, я разговариваю с моим гостем.
Дарен топнул ногой и набрал воздуха в легкие, собираясь издать гневный визг. Джерин сказал:
— Хочешь, чтобы я тебя отшлепал?
Дарен выпустил воздух и даже не пискнул. Не сомневаясь в серьезности отцовских намерений, он отправился искать развлечений где-нибудь в другом месте.
— Ты правильно учишь его уважать старших, хотя он еще так мал, — сказал Дивисьякус. — А теперь ответь мне прямо, как ты смотришь на то, чтобы твои люди и люди Адиатануса пропустили Араджиса через мясорубку?
— Мысль интересная.
Джерин не хотел напрямую отказываться, опасаясь рассердить Адиатануса и навести его на идею объединиться с Араджисом. По разумению Лиса, Араджис легко согласился бы вступить в сговор с трокмэ. Против него. Никакие кровные или культурные узы не отвратили бы Лучника от столь выгодной сделки.
— Интересная, да? И что ты хочешь этим сказать? — настаивал Дивисьякус.
Хороший вопрос. Но пока у Джерина не было на него достойного ответа, поэтому он решил потянуть время.
— Я бы хотел посовещаться с моими вассалами. Если ты не против, оставайся у меня ночевать, поешь с нами, выпей еще эля. Клянусь Даяусом, в Лисьей крепости тебе нечего опасаться. А утром я дам ответ.
— Думаю, ты сразу ответил бы «да», если бы был согласен, — с подозрением в голосе сказал Дивисьякус. — Ладно, пусть будет так, как ты хочешь. Я останусь тут ненадолго, да, я подожду. Но скажу тебе прямо: тебе не удастся задурить мне голову своими уловками, за которые ты получил свое прозвище.
То, что Лису удалось убедить трокмэ не уезжать сразу, в глубоком возмущении, и являлось, собственно, одной из его уловок. Но он благоразумно промолчал. Он подозревал, что Дивисьякус и его сопровождающие не станут терять времени понапрасну и опустошат за день столько кружек эля, сколько сумеют. «Лучше проливать эль, чем кровь», — философски подумал он.
Вошла Фанд. Над ее левой грудью красовалась серебряная брошь с инкрустациями из черного янтаря. Дивисьякус не сводил с нее глаз.
— Моя любовница, — многозначительно произнес Джерин.
Это обстоятельство напомнило Дивисьякусу о цели его приезда.
— Если ты объединился с нашим племенем таким образом, почему бы тебе не сделать то же самое на поле брани? — спросил он: неожиданно надежда на успех миссии вернулась к нему.
— Я уже сказал, что сначала обсужу твое предложение с моими людьми и завтра утром сообщу тебе, что мы решили.
Джерин поднялся и вышел во внутренний двор, где Вэн отрабатывал технику боя с тяжелым копьем, превышающим его рост. Несмотря на свои габариты, чужеземец двигался с таким проворством и грацией, что его упражнения больше походили на танец, чем на военную тренировку.
Когда Джерин рассказал ему о предложении Дивисьякуса, он скривился и покачал головой.
— Союз с трокмуа чреват для нас большей угрозой, чем та, что исходит сейчас от Араджиса.
— Я тоже так думаю, — ответил Джерин. — Просто хотел узнать, не видишь ли ты в этой проблеме чего-то, что я упустил.
Вэн снова помотал головой и вернулся к своим выпадам.
Тот же вопрос Джерин задал Драго. Ответ Медведя был проще:
— Ни за что, даже в пяти чистилищах я не стал бы воевать на одной стороне с трокмуа. Я слишком долго пытался истребить этих мерзавцев.
Джерин задумчиво подергал бороду. Даже если бы он захотел заключить сделку с Адиатанусом, его вассалы не позволили бы ему этого сделать. Он отправился искать Райвина, чтобы выслушать еще одно мнение. Но часовой на башне опять закричал:
— Еще кто-то едет в повозке.
— Великий Даяус, три визита в один день! — воскликнул Джерин.
Бывало, что в Лисью крепость никто не заглядывал дней по десять, а то и по двадцать. Торговля да и вообще любые передвижения между замками лордов почти прекратились с тех пор, как северные земли оказались предоставлены сами себе. Причиной тому были не только мелкие непрекращавшиеся войны. Просто имения все больше рассчитывали на свои силы и жили тем, что производили сами, отказываясь от многих вещей, без каких можно обойтись.
— Кто идет? — крикнул один из воинов на крепостной стене.
— Я менестрель по имени Тассило, — послышался мелодичный тенорок. — Я готов петь за ужин и постель и за любое другое щедрое вознаграждение, которое сможет даровать мне ваш милостивый господин.