Письма
Ф. Г. Головкин принцу де Линю, б. г.[219]
Благодарю Вас, принц, за книги, которые Вы любезно дали мне почитать; но сколь различно я с ними простился! Я сказал нежное «до свидания» детищу всегда плодовитого и блистательного вдохновения, коего даже небрежности кажутся оригинальными, но я, конечно, выгнал вон гадкого маленького бастарда Макиавелли, жалкий плод злобы и фанатизма. Я даже склонен предположить, что сей якобы министр был всего лишь безвестным писакой, подкупленным врагами Леопольда[220], дабы встревожить и взбудоражить все окружающие его партии. Если бы министр, придерживающийся подобных принципов, и впрямь существовал, то он бы не утерпел и выдал себя. К сожалению, только бездарных и тупых советников узнают, когда зло уже сделано; мерзавец всегда сделает меньше зла, чем глупец, ибо мерзавцев вешают, а глупцы уходят в отставку с хорошим пенсионом и насмехаются над нами. Полагаете ли Вы, что переводить немцев значит оказывать им услугу, да и французам тоже? Вот сомнение, каковое я смиренно предлагаю разрешить вашему всемогуществу в области доброго и прекрасного. Коли бы я посмел, то поделился бы как-нибудь с Вами кое-какими мыслями по сему вопросу, ибо он меня уже занимал. Довольно Шиллеру того, что Вы сочли его достойным вашего пера[221].
Признаюсь, я был даже удивлен вашим беспристрастным суждением. Не всем даны превосходство и непредвзятость; прежде надобно их проявить и в других обстоятельствах. Большинство немецких трагедий — драмы только по форме. В сущности, это диалоги на тему исторических событий. Когда же решили избежать сего недостатка, то стали сочинять исторические романы, страдающие противоположным изъяном: смесью исторической правды с играми воображения. Или нет средства найти золотую середину и представить нам великих людей, перенеся нас в самые интересные эпохи их жизни и заставив их действовать посредством речей и диалогов?
Избежав, с одной стороны, строгих условностей драматического искусства, а с другой, бесчисленных исторических подробностей, возможно было бы дать сжатый и точный портрет великих людей в самые занимательные эпохи их общественной и личной жизни. Вот что составляет одну из самых чувствительных прелестей Плутарха, мемуаров, изобилующих анекдотами, и вообще всех сочинений, позволяющих нам увидеть человека вблизи. Мне нет надобности говорить Вам, кому я предназначаю сие предприятие как самому достойному и способному его свершить, но при одном условии: он должен великодушно пожертвовать теми очарованием и превосходством, коими проникнуты все его слова и мысли, и спуститься на уровень сих действующих лиц. Сойдет, если Вы найдете мне подобного Вам; покамест же позвольте мне, дорогой принц, питать лишь к Вам чувства самого глубокого почтения и самой нежной привязанности.
Хотите знать, что я делаю и что буду делать? Спросите нашу княгиню. Хотите знать, кого я и впрямь люблю больше всех? Посмотритесь в зеркало, состройте хорошенькую мину и выпейте за Ваше здоровье. Вы еще недостаточно глупы, чтобы отправляться в Голландию, Вас сожгут как колдуна, дорогой друг, или примут за комету, чей хвост напрасно станут искать. Нежные звуки Вашего голоса настроят против Вас всех лягушек[224], а примкнувшие к ним жабы умертвят Вас[225].
Наша Жанна, которая не была безумной[226], поскольку она сочеталась браком с Головкиным[227], принесет Вам несчастье, как моя прабабка Нассау[228], к коей в подобном положении я так некстати взывал; она стоила мне пятидесяти ударов короткой саблей полицейских. Ваши голландцы, весьма далекие от греков, заподозрят, что Вы стали греком[229] в России. Любимец Фульды[230] не придется им по нраву. Любимец Аполлона их встревожит. Префект станет обращаться с Вами, как начальники коллежей, которые пороли смазливых мальчиков. Ваши два красивых бархатных камзола, в особенности алый, будут составлять контраст с коричневым одеянием бургомистров, а Ваш благородный и важный вид входящей в зал знатной особы и завсегдатая двора Людовика XIV — с угрюмым видом, как я предполагаю, господина Шиммельпеннинка[231], чье слишком длинное и не слишком благозвучное имя наводит на меня скуку в газетах.
218
Камальдулы — католическая монашеская конгрегация, основанная св. Ромуальдом в XI в. в местечке Камальдоли в Тоскане.
219
Текст нижеследующих писем окончательно не установлен. Оригинал первого письма не сохранился; оп.: Annales Prince de Ligne. T. IV. P. 71–72. Следующие три письма печатаются по «Nouveau recueil», то есть по версии 1812 г., подготовленной для печати. Сохранились фрагменты их копий рукой Мари-Кристины, дочери принца.
220
Последние советы, или Политическое завещание министра императора Леопольда I (Роттердам, 1706). Текст также циркулировал в рукописи, переиздавался в ХІХ — ХХ вв. О жанре см.:
221
Принц де Линь написал трагедию «Дон Карлос» по мотивам одноименных пьес Ф. Шиллера и В. Альфьери.
223
Decin, SOA, Fonds Clary Aldringen, 152. Копия с пропусками, вариантами и исправлениями, сделанная в ходе подготовки публикации в: Nouveau recueil 1812. T. I. P. 161–164.
225
В 1772 г. в Амстердаме Линь оказался замешан в драку, был избит и временно заключен в тюрьму.
226
Намек на Иоанну Безумную (1479–1555), супругу короля Кастилии Филиппа Красивого, мать императора Карла V.
227
Такого имени не было ни у бабки графа Головкина, ни у его матери. Только у его сестры было имя Генриетта-Корнелия-Катарина-Жанна.
228
Мария-Клара фон Нассау — племянница Генриха III. Вдова Альбера-Анри де Линя и жена его брата Клода-Ламораля (1618–1679).
230
Католическое аббатство Фульды, города на территории Священной Римской империи германской нации, и центр одноименной епархии, было в 1801 г. передано штатгальтеру Голландии Вильгельму V, принцу Оранскому и Нассау-Дицскому; в 1806 г. Наполеон включил его в состав королевства Вестфалия.
231
Рутгер Ян Шиммельпеннинк (1761–1825) — голландский политический деятель, великий пенсионарий Батавской республики (1805–1806). Тщетно противился намерению Наполеона превратить Нидерланды в королевство.