— Выглядишь на удивление довольным собой.
Дарин прошествовал в Высокий зал, обеденную галерею, названную так скорее в силу ее расположения, чем из-за высоких потолков. Мне нравится есть там — уж больно вид хорош: и сам дворец, и — в узких окнах — большой вход в дом моего отца.
— Фазан, засоленная форель, куриные яйца. — Я показал на серебряные блюда на длинном столе. — Все, что душе угодно. Угощайся.
Дарин — самодовольный тип и слишком уж лезет в мои дела, но все же это не такая отборная заноза в заднице, как Мартус, поэтому он и носит звание любимого брата.
— Мажордом говорит, в последнее время с кухни то и дело пропадает еда.
Дарин взял яйцо и уселся в дальнем конце стола.
— Странно. — Явно это Юла, наша востроглазая главная кухарка, рассказывает мажордому, но как подобные сплетни достигают ушей Дарина? — Пора бы задать трепку поварятам и положить этому конец.
— А доказательства есть?
Он посолил яйцо и смачно откусил.
— К черту доказательства! Высечь работников — и всякий побоится воровать. Так бы поступила бабушка. Ловкие руки легко ломаются, как она говорит.
Я честно бушевал, пользуясь своим недовольством, чтобы произвести должное впечатление. Все, Ял больше не сможет продавать фамильное серебро, этот источник кредитования иссяк. Но у меня есть норсиец в Марсельской башне. Ее было видно с моего места за столом, где я сидел, — кособокое каменное строение, самое древнее во всем дворцовом комплексе, изуродованное в ходе бесконечных и безуспешных попыток былых королей снести его. Ряд крошечных окошек с толстыми решетками опоясывал башню. Снорри вер Снагасон наверняка смотрел в одно из них с пола своей камеры. Я велел давать ему сырое мясо с кровью. Бойцам мясо идет на пользу.
Долго-долго смотрел я в окно на башню и бескрайние небеса позади нее, бело-голубые, в непрестанном движении, так что казалось, будто движется башня, как каменный корабль, бороздящий белые волны, а облака стоят на месте.
— И что ты думаешь обо всей этой ерунде сегодня утром?
Я задал вопрос, не ожидая ответа, будучи уверенным, что Дарин уже ушел.
— Думаю, если бабушка обеспокоена, нам тоже следует насторожиться, — сказал Дарин.
— Дверь в смерть? Трупы? Некромантия? — Я легко стянул губами мякоть с фазаньих костей. — Мне надо бояться вот этого? — Я постучал костью по столу, отвел взгляд от окна и ухмыльнулся. — Оно будет преследовать меня, желая отомстить?
Я изобразил, будто кость идет.
— Ты слышал этих людей…
— А ты вообще сам хоть раз видел, чтобы мертвецы ходили? Забудь о далеких пустынях и ледяных пустошах. Здесь, в Красной Марке, кто-нибудь видел такое?
Дарин пожал плечами.
— Бабушка говорит: по крайней мере один нерожденный появился в городе. Это следует воспринимать серьезно.
— Что?
— Боже! Ты же ее не слушал. Она королева, понимаешь ли. Время от времени не вредно обращать внимание!
— Нерожденный?
Это слово ни о чем мне не говорило. Вообще.
— Нечто, рожденное не в жизнь, а в смерть, помнишь? — Заметив мой отсутствующий взгляд, Дарин покачал головой. — Забудь! Слушай, отец ждет тебя вечером в этой своей опере. И не вздумай опоздать или заявиться пьяным. Не притворяйся, что тебя не предупредили.
— Опера? Божечки, за что?
Вот только этого мне не хватало — кучки толстых размалеванных идиотов, несколько часов кряду завывающих со сцены.
— Просто приходи. Ожидается, что кардинал будет время от времени финансировать подобные проекты. А в таком случае его семейству лучше держать лицо, иначе сплетники проявят нездоровый интерес.
Я открыл было рот, чтобы запротестовать, но сообразил, что среди этих сплетников могут оказаться сестры де Вир. И недавно приехавшая Фенелла Маитус — по слухам, ослепительная дочь Ортуса Маитуса, чьи карманы были столь глубоки, что доступ к ним стоил, может статься, брачного договора. И разумеется, если я организую дебют Снорри как бойца до начала представления, то, по всей вероятности, в антрактах множество аристократов и купцов откроет кошельки, желая поставить на него. Если и можно сказать об опере что-то хорошее, так это то, что она позволяет куда лучше оценить прочие виды развлечений. Я закрыл рот и кивнул. Дарин ушел, продолжая жевать яйцо.
У меня пропал аппетит. Я оттолкнул тарелку. Пальцы нащупали старый медальон под плащом, выудили и постучали им по столу. Недорогая вещица из металла и стекла открылась — внутри был портрет моей матери. Я снова захлопнул ее. Последний раз мать видела меня семилетним, а потом поток унес ее. Это говорят так — поток, а на самом-то деле понос. Слабеешь, лежишь в лихорадке, воняешь и умираешь. Предполагается, что принцессы и матери умирают не так. Я убрал медальон подальше. Лучше пусть она так и помнит меня семилетним и не знает, какой я сейчас.