Какое наказание получат три оторвы — я не знаю. В комиссии сказали — вопрос решается. То ли порка и отчисление, то ли просто порка. И администрация пока не знает, как поступить. Консультируется с вышестоящими органами.
Чушь, конечно же — явно тащат к ректору родителей этих чертовок, и будут разводить их на бабло, или важные услуги. Это же не средняя школа города Урюпинска. Здесь бедных простолюдинов нет. Ввалят спонсорский вклад в дело образования молодых магов — и никто никуда не поедет.
Меня кстати тоже не могут отчислить. И не потому, что я теперь богат — к деньгам, которые заработал на дуэлях, добавились и деньги из тотализатора — я заработал на ставке двадцать тысяч золотых. Ставили против меня один к двадцати. Нет, дело не в деньгах. Меня просто не могут отчислить — Леграс не даст. Выпороть — запросто, отчислить — нет. Пока что я им тут зачем-то нужен.
Три дня я ходил на занятия — на те, которые хотел ходить, а в свободное время кое-что рисовал. Бумага у меня была — хорошая, плотная бумага, чуть желтоватая, но очень высокого качества. Здесь еще не умеют отбеливать бумагу. И вот на этой бумаге я изобразил все, что мне было нужно. Чертежи, со всеми размерами. Затем вызвал стряпчего — через канцелярию, тут была такая услуга (да только плати, они тебе и гопака спляшут!), и стряпчий занялся оформлением патента. Он тут само собой иначе называется (патент), и вообще тут не принято патентовать свои изобретения (почему-то!), но пусть я буду первопроходцем в этом путешествии в мир патентного права. Кстати, стряпчий пообещал зарегистрировать патент и в других, соседних странах, с которыми контачит Империя. Но это будет потом — дело довольно-таки долгое. Расстояния здесь преодолеваются месяцами.
На четвертый день, с утра — я отправился в город. Разрешение выходить у меня никто не отобрал, как ни зверствовал Рогс. Мне нужно было выйти — иначе как я займусь своим шпионством, если не буду выходить? Хотя…что я такого шпионского должен делать — и сейчас не знаю. Ну за чем тут шпионить? О чем я должен рассказать в своих отчетах? Но ведь обещал, значит — должен. Написал о том, что случилось за последнее время — опуская интимные подробности, и пошел к знакомому ювелиру. Где надолго не задержался — отдал отчет ювелиру, и ушел. Или донесение? Не знаю, как его назвать…хотя какая разница. Отдал, да и пошел дальше — уже по своим делам. Если бы не «проба» моей крови у Леграса — послал бы я их всех далеко и надолго!
Магазин музыкальных инструментов, он же мастерская мастера Бровара находился не очень далеко от ювелира. Так что одним махом я выполнил служебный долг, и пошел «развлекаться».
Почему-то я ждал, что музыкальных дел мастер окажется эдаким седобородым старцем, сварливым и скандальным, что по мнению обывателя присуще облику гения. Нет, не седобородость присуща — скандальность. В большинстве случаев это соответствует истине (Вспомнить того же Перельмана, самого настоящего психа), но только не в этот раз. Мастер Бровар был человеком примерно сорока лет от роду, стройным, подтянутым, энергичным. Лицо спокойное, доброжелательное, если не сказать — улыбчивое. Все время казалось, что он вот-вот и расплывется в широкой улыбке. Но не расплывался.
Кстати, он был магом, и похоже что магом-артефактором. Вот и секрет волшебного звучания лютни. Если конечно это было секретом. Специальный лак, хорошее дерево, правильное воздействие на структуру материала, из которого сделана лютня — и вот, получите, у вас в руках лютня, от качества звучания которой жалобно заплакал бы завидующий Страдивари и прочие Амати.
Синие нити в ауре Бровара были совсем тонкими, и какими-то…витыми, как стянутые вместе нитки, и я сомневаюсь, что он может видеть мою ауру. Слабоват его магический талант. Однако на инструменты мастера хватало, и он нашел свою нишу в этом мире.
Меня он встретил в высшей степени доброжелательно, особенно когда заметил за моими плечами лютню собственного изготовления. Бровар уважительно поклонился и сообщил, что наконец-то теперь знает, для кого была куплена самая дорогая лютня из его коллекции. И что он не понимает — чем еще может послужить господину. Ибо этот инструмент был самым лучшим среди сделанных, удивительно удачным, потому и цена за него была положена запредельная. Да, именно так и сказал, без обиняков — «запредельная».
Я похвалил лютню, искренне ответил, что эта лютня самая лучшая из всех лютней которые я держал в своих руках. И это была истинная правда — среди четырех лютней, на которых я тут играл.
Ну а потом я сообщил о причине своего визита, чем вызвал у мастера вначале вежливую улыбку с оттенком превосходства, затем взгляд, который характеризовал меня как недалекого прожектора, и только потом заинтересованность — чем больше мастер вникал в предложенные ему чертежи. Наконец, мастер сказал, что чертежи вполне соответствуют его представлению о том, какими они должны быть, и что он готов сделать мне такой инструмент, и встанетмне это всего…в тысячу золотых! Вместо с тремя комплектами струн, разумеется (это уже я добавил).