— Нет, не пришла. Я бы знал.
Братья стояли, разговаривая, а мимо них проходили последние звенья каравана. Надо было трогаться в путь. Садясь верхом, Адар заговорил откровеннее:
— Богиня явилась мне в облике монахини, которую я встретил в храме Луны. Не знаю, каким именно способом она пришла к тебе — может, когда-нибудь ты сам спросишь ее об этом. Но для того, чтобы все выяснить, придется ждать. Ворота в рай расположены далеко от Шана, а караван должен двигаться так, как это угодно животным, а не так, как хочется людям. Или же вообще не двигаться.
Братья натянули поводья и неторопливо направились вперед, сопровождаемые любопытными взглядами незнакомцев — и шпионов императора, и гарнов-торговцез. Скоро они заняли свое место в караване. Мастер Ден, казалось, и не заметил отсутствия братьев, зато Льинг и Хмиши обменялись недовольными обеспокоенными взглядами. Карина следила за приближением всадников, настороженно сощурившись, однако на губах ее играла улыбка, а взгляд ни на секунду не отрывался от лица Адара.
Карина ясно выбирала Адара, и ее предпочтение отзывалось в сердце Льешо болью. Но у этих двоих так много общего — даже темперамент сходный. А он — что может предложить девушке он? Смущенный Льешо уступил брата его спутнице, а сам вернулся в компанию карлика со странным именем Собачьи Уши. Пусть лекари обсуждают состав порошков для лечения воспаления мочевого пузыря — он больше никогда не позволит себе открыть собственные чувства. Однако карлик, судя по всему, придерживался иного мнения: он смерил Льешо насмешливым взглядом, словно влюбленного дурачка, которому приспичило поплакать на чьем-нибудь плече.
— Если ты настаиваешь именно на таком выражении лица, то, клянусь, путь не покажется тебе близким, — заметил Собачьи Уши, взирая на спутника с высоты верблюжьих горбов. — Я вовсе не уверен, что в моем репертуаре достаточно песен о разбитом сердце.
Льешо внимательно взглянул на карлика. Да, он желал Карину — или, возможно, просто хотел, чтобы она желала его. Но если задуматься, любовные разочарования вовсе не тревожили его душу. Истинную боль приносил Долгий Путь. Истина заключалась в том, что теперь, когда они действительно направлялись домой, он никак не мог простить себя за то, что в трагическое время, меряя дорогу шагами в противоположном направлении, он был еще слишком мал, чтобы понимать происходящее. Поэтому сейчас ему хотелось плакать, кричать, вгрызаться зубами в горло врагов, ногтями вырывать из груди сердца — все для того, чтобы накормить умирающих в тяжком пути верных подданных. Увы, врагов поблизости не было; раздавалось лишь нежное позвякивание верблюжьих колокольчиков, тихонько постукивали и шуршали товары в тюках, негромко переговаривались люди, неторопливо шагали животные — им предстоял дальний путь. Льешо не с кем было разделить терзавшие его мучения.
Неожиданно все звуки каравана заглушил громкий голос. Это император Шана, сидевший на своем верблюде в окружении тюков шелка и звенящих медных кастрюль, запел гимн провинции Гуинмер. Собачьи Уши достал из футляра флейту; ее чистый, высокий, слегка дрожащий голос красиво переплетался с выразительной старинной мелодией.
Харлол бросил на Шу встревоженный взгляд, словно пытался решить, шутит ли купец или выражает свои чувства вполне искренне? Однако слуги Шу хором подхватили гимн, а второй куплет уже пел и сам новый погонщик. Поющие обращались к духам пустыни Гансау; гимн в провинцию Гуинмер принесли странствующие по пескам кочевники. Даже мастер Ден — лукавый бог Чи-Чу в человеческом обличье — счел необходимым присоединиться к всеобщей молитве, возносимой чуждым духам.
Запел и Адар, и скоро уже весь караван с воодушевлением распевал красивый старинный гимн.
Когда же наконец торжественная песнь подошла к концу, над караваном взлетела новая мелодия — на сей раз обращенная к лукавому богу веселая песенка, и с особым удовольствием ее подхватил мастер Ден.
Шагая рядом с верблюдом императора, мастер Ден широко улыбнулся Льешо, приглашая его разделить удовольствие посвящения в тайну. Льешо ответил на улыбку улыбкой, хотя и несколько натянутой. Мастер Ден подмигнул, словно говоря: «Эй, парень, выше голову! »
В этом был весь Чи-Чу.
Льешо все понял и, соглашаясь, быстро кивнул. Но как же можно радоваться, когда ясные глаза Карины с обожанием обращены к брату?
Едва умолк смех, сопровождавший молитву лукавому богу, и над караваном наступила тишина, как гарны затянули собственный гимн. Несколько голосов нестройно подхватили напев, однако со всех сторон тут же раздались шиканье и негромкие, но вполне красноречивые угрозы расправиться с неверными.
Шу поступил иначе: он запел другой гимн гарнов — тот, в котором не было ни злости, ни вызова, а звучала лишь благодарность ветру, дождю и земле — исконным богам этого народа. Собачьи Уши недовольно пожал плечами, но поднял к губам флейту и поддержал мелодию. Купцы-гарны, хотя и с явной неохотой, тоже присоединились. В разных концах каравана раздавалось нестройное пение, однако момент напряжения уже прошел — осталось лишь смутное предвосхищение надвигающейся бури.
Гимн наконец закончился, Собачьи Уши убрал флейту, и путники занялись обычными, будничными разговорами. Петь больше не хотелось, а до Кунгола предстоял еще долгий-долгий путь.
Глава шестая
Круглый, полный диск Великой Луны Лан висел низко — Лан догонял младших братьев, Ган и Чен, а те уже почти достигли зенита. Хабиба двигался по мастерской уверенно и точно. Маг как-то сказал ему, что Лан — вовсе не луна, а тлеющее в темноте умирающее солнце. И теперь Льешо ожидал, когда же слабый свет Лана засияет ярче и озарит темную мастерскую.
Маг снял с полки неглубокую серебряную чашу и аккуратно, куском мягкой ткани начисто ее протер. До краев наполнил чашу чистой холодной водой из глиняного кувшина.
— Что ты делаешь?
Маг наклонился так низко, что нос его почти коснулся воды, однако на вопрос не ответил.
— Хабиба?
Льешо на секунду задумался о том, как он сюда попал и почему Хабиба ведет себя так, словно не замечает его присутствия. Однако юности не свойственно надолго задумываться о подобных вещах. Так что Льешо встал на цыпочки и заглянул через плечо волшебника. В это время Великая Луна Лан поднялась уже достаточно высоко и наполнила отражающееся в чаше небо жемчужным сиянием. Она затмила своим светом лучи маленькой луны Хан, и та плавала в отражении, словно черная жемчужина. Рисунок серебряной вазы отражался в воде; казалось, будто жемчужина Хана висит на тонкой серебряной цепи.
— Ну, так где же ты? — обратился Хабиба к образу в воде. Волшебник упорно искал Полуночную Нить, потерянные в бою у Небесных Врат жемчужины Великой Богини. Три такие жемчужины хранились у Льешо; судя по всему, волшебник обнаружил еще одну.
Словно во власти неведомых чар рука Льешо сама собой потянулась к плавающей в серебряной чаше темной жемчужине луны. Но в этот момент случилось так, что юноша упал в воду, в серебряную чашу — прямо головой вперед. Удивительно, что вода расступилась, словно туман, и целиком поглотила свою добычу.
— Помогите!
— Держись! — послышался ответ.
Льешо вытянул руку и схватился за прочную серебряную цепь — падая, он пролетел мимо. Держась за цепь, юноша закачался над пропастью, а потом обеими ногами уперся в широкие плоские звенья и поднялся по ним.