Льешо поднялся было, чтобы пойти с остальными, однако на плечо его легла рука: одним лишь движением глаз Динха показала в сторону маленькой лесенки, ведущей в ту самую спальню, где он провел прошлую ночь.
— Насколько мне известно, мастер Ден заявил, что ты лучше поймешь избранный путь, если прорицатели Акенбада смогут посещать твои сны и давать мудрые советы.
Разумеется, Льешо не высказал вслух никаких претензий, но про себя не мог не отметить, что Динха вовсе не просила разрешения входить в его сны. Очевидно, выражение лица передало неприятные мысли, поскольку упрек оказался принят — об этом свидетельствовал наклон головы.
— Провести ночь между рогов дракона — большая честь. Тем более порою сам дракон что-то нашептывает на ушко спящему гостю.
Прорицательница произнесла последние слова с улыбкой, давая возможность принцу при желании отнестись к ним как к шутке или легенде. Однако сверкнувшая в глазах искра обещала большее. Юноша пока не знал, как именно следует относиться к Дракону Каменной Реки; тем не менее за свою короткую жизнь он повидал немало причудливых существ, а потому предполагал, что возможно действительно все. Внимательно вглядевшись в скрывавший лестницу мрак, Льешо поклоном выразил благодарность за оказанную честь и направился в крошечную комнатку. Ничуть не удивившись, он обнаружил на полу тот самый соломенный тюфяк, который уже видел — во сне или наяву? Принц не надеялся уснуть, однако тяжелый занавес, которого он раньше не замечал, опустился, скрыв за собой палящее солнце и жару, а вместе с прохладой и темнотой пришел сон, погасив сияние украшавших стены комнаты кристаллов.
Глава пятнадцатая
Во сне Льешо встал с соломенной подстилки и пошел — но не к лестнице, по которой поднялся в спальню, а по протоптанной над головой каменного дракона тропе. Отодвинув тяжелый занавес, он обнаружил, что Великое Солнце уже опустилось, оставив после себя смутное сияние младших лун — Ган и Чен. Они и освещали путь к расположенным выше города молитвенным пещерам. Веками ташеки-пилигримы ходили по этой горной тропе, создавая целую цепь святилищ — они выдалбливали их на склонах в камне мягких пород. Вблизи Льешо хорошо различал, какими разными получились эти приношения духам пустыни Гансау. Некоторые представляли собой неглубокие выемки в скалах, слегка заглаженные глиной. Входы в них прикрывали грубые домотканые холсты. Другие же уходили далеко в глубь горы и были украшены элегантными резными колоннами; тщательно отделанные стены несли выложенные драгоценными камнями образы пустынных богов. Прикрывающие входы дорогие занавесы отличались высоким качеством ткацкой работы и блистали вкраплениями золотых и серебряных нитей.
Самые крупные из горных святилищ скрывали за своими стенами тайные комнаты — хранилища, полные искусно написанных молитвенников. Молитвенники создавались и на бумаге, и на шелке, а хранились они в тяжелых кованых сундуках. Со всех концов огромной пустыни стекались в это священное место монахини и монахи; они несли написанные по заказу соотечественников молитвы. Порою, если тот, кто посылал богам письмо, не мог позволить себе купить бумагу, обращения записывались на обратной стороне уже использованных листов. Но объединяло всех — богатых и бедных, ученых и неграмотных — одно: восхождение к святыням предстояло совершить только пешком.
Порою подъем оказывался достаточно крутым, а местами его можно было преодолеть лишь с помощью приставленных к скалам лестниц. В темноте путь особенно затруднялся. Льешо споткнулся и упал — острая боль в колене оказалась куда более настоящей, чем можно было бы ожидать во сне. Едва юноша задал себе вопрос, действительно ли он пробирается в предрассветной мгле по пути пилигримов, как узоры горных пещер ожили и пришли в движение. На фоне бледных горных пород боги и духи кружились в таинственном танце.
Стараясь не привлекать внимания танцующих фигур, Льешо осторожно пробирался сквозь собственный сон. Он почти ничего не знал о тех верованиях, которые побудили людей превратить горы в места поклонения, и тем более не хотел вмешиваться в ту жизнь, которой не принадлежал. Но во сне разум его сам создавал пещеры, отличавшиеся своим убранством от та-шекских. Дальнюю стену прикрывал голубой занавес, расшитый пейзажами, очень напоминавшими сады ее сиятельства — те самые, которые украшали поместье правителя провинции Фаршо. Эти сады представляли собой искусную копию райских кущ, оставшихся в родной для богини провинции Тысячи Озер.
Неужели даже для живущих по многу веков смертных богов понятие «дом» остается настолько дорогим и близким сердцу? Госпожа Сьен Ма даже перенесла частичку родного края в Фаршо, словно это напоминание украшало жизнь. Однако здесь воспоминания начали подводить Льешо, нередко оказываясь противоречивыми и неясными. Иногда госпожа Сьен Ма представала в виде любящей мужа и почитающей отца женщины — именно она научила юношу искусно владеть луком. И вдруг она же оказызалась не склонной к сочувствию ледяной богиней, чьи дары нашептывали о его собственных прошлых смертях и напоминали о смерти грядущей.
От долгих грустных размышлений начинало болеть сердце. Льешо осторожно провел кончиками пальцев по яркому гобелену: на берегах покрытой рябью реки густо рос камыш. Небольшие деревянные мостики, на которых можно разглядеть даже отдельные доски, вели к небольшому острову, очень похожему на тот, где Льешо вместе с товарищами тренировались в ведении боя. Льешо вспомнил занятия, которые проводила Каду: он входил в один отряд с Хмиши и Льинг, а Бикси возглавлял другой. Воспоминание согрело почти домашним теплом.
Юноша отодвинул удивительный занавес и вошел в святилище. Горел призрачный огонь. Сквозь едва заметную щель в полу в пещеру поступал легкий горючий газ — он-то и поддерживал огонь в честь неведомых духов. В бледном свете можно было рассмотреть возвышающуюся посреди пещеры каменную колонну — от пола до потолка ее покрывали изображения сражающихся воинов. Фигуры двигались в бледном свете, и словно издалека доносились звуки и запахи боя. Именно в такой битве Льешо и потерял мастера Якса — учитель погиб, сражаясь с войсками волшебника Марко. Его похоронили в безымянной могиле, чтобы враги не смогли надругаться над погребением. Сейчас юноша надеялся, что нашел последнее пристанище воинов и утешение собственных братьев.
— Все долги уже отданы, — обратился он к волшебным фигурам на колонне.
Льешо знал вполне достаточно, чтобы с ужасом ожидать продолжения всего того, что готова открыть пещера. И все же, увидев следующее изображение, он в страхе отшатнулся. Сад ее сиятельства.
Принц, возможно, не помнил во всех деталях растущие в этом саду деревья — сейчас они оказались украшены янтарными персиками и аметистовыми сливами, — но в изображенных на колонне фигурах сомневаться не приходилось. В тени сгибающегося под тяжестью плодов дерева лежал маленький смуглый мальчик с исполненными благоговения глазами. Голова его покоилась на коленях дамы с бледным, словно призрачным лицом, по которому текли кровавые рубиновые слезы. На мягкой зеленой траве, возле чаши с фруктами, лежал забытый лук. Мальчик умирал. Сердце его было пронзено коротким копьем, и из раны изливался желтый свет.
Льешо понимал, что изображенный на колонне мальчик — он сам; он даже узнал копье. Оружие ожидало своего хозяина где-то внизу, в городе. Такую вещь страшно носить с собой, но еще страшнее хоть на минуту оставить в чужих руках. Оставалось надеяться, что сон не окажется пророческим.
Словно хватаясь за жизнь, Льешо засунул руку за пазуху и сжал ладанку, в которой возле самого сердца хранились жемчужины Богини. Не хватало одной — той, что в серебряном обрамлении. Юноша медленно, осторожно попятился из святилища; он точно так же, спиной вперед, спустился бы с холма, но на пути неожиданно выросла высокая темная фигура.
— Что, не нравится?
Свин не был одет, однако все его тело увивали серебряные цепи — точно такие, как те, что обрамляли жемчужину.
— Твоих рук дело?
Льешо показал в сторону пещеры, из которой только что вышел. Обернувшись, он заметил, что сейчас вход в нее прикрыт простым, старым и пыльным покрывалом, изображающим традиционный ташекский узор — листья и цветы.