Он ухмыляется, и вид у него такой зловещий, что ужас ползет по моим внутренностям, как тысяча пауков.
— Дрожащей у моих ног.
9. Тристан
Дым вьется в воздухе, свернутый косяк зажат между двумя пальцами, а я сижу, уставившись на огромный письменный стол моего брата.
Ксандер и Майкл говорят о похоронах сэра Реджинальда; вернее, о том, должны ли они вообще быть. И как бы эти два имбецила ни заставляли мой желудок переворачиваться от их бреда, быть здесь и слышать, что они планируют, лучше, чем оставаться в неведении.
Интересно, как бы они отреагировали, если бы узнали, что моими руками была отрезана плоть Реджинальда от его костей. Что это меня он просил, умолял о спасении, словно я был богом, способным оказать милость. Хотел бы я сказать им, что старый добрый Реджинальд не был таким уж и храбрым, когда его не окружала толпа мужчин, и что он обмочился на грязный цементный пол, пока я зажигал спичку за спичкой и выжигал на его коже красивые шрамы.
— Сир, нам нужно переключить внимание, — просит Ксандер.
Майкл стонет, хлопнув кулаком по столу.
— Я не хочу переключать внимание, Ксандер. Я хочу найти грязную шлюху, которая посмела прийти в мой замок, бросить голову человека на землю, плюнуть мне под ноги, а потом каким-то образом исчезнуть из подземелий.
Забава струится по моим внутренностям, пока я наблюдаю, как ярость поднимается по щекам Майкла. Мысли блуждают и приводят меня к леди Беатро, и я задаюсь вопросом, сколько потребовалось бы огня, чтобы увидеть жар под ее плотью.
— Если мы продолжим поднимать тревогу, — продолжает Ксандер, — люди начнут беспокоиться. Нам нужно изменить ход событий. Найти отвлекающий маневр.
Из меня вырывается смешок, моя нога лежит на противоположном колене.
Майкл поворачивается ко мне лицом, проводя рукой по волосам.
— Что-то смешное, брат?
Я пожимаю плечами, стряхивая пепел сигареты на дорогой ковер под ногами. Ленивая ухмылка тянется к уголкам моего рта, и я откидываюсь в кресле, позволяя подушкам обволакивать мои мышцы. Я машу рукой в воздухе.
— Не хочу мешать.
— Ты уже мешаешь, — огрызается Майкл. — Что ты вообще здесь делаешь? Внезапно озаботился состоянием монархии?
Его тон саркастичен, и я улыбаюсь, сдерживая желание доказать, что он не прав. Показать ему, что меня всегда волновала только монархия.
— Просто оказываю моральную поддержку после, несомненно, бурного потрясения последних нескольких вечеров. У тебя все в порядке, брат? Ты выглядишь немного бледным, — я сажусь вперед, мои брови поднимаются к линии волос. — Эта женщина ведь не напугала тебя, не так ли?
Боковым зрением я вижу, как Ксандер ерзает.
— Переходите к делу, Тристан, если оно у Вас есть.
Я кручу кольцо на пальце, бриллиантовые глаза льва сверкают при каждом повороте.
— Как я уже сказал, я здесь только для поддержки.
— Тристан.
— Ксандер, — отвечаю я, удлиняя гласные, когда они слетают с моего языка.
— В то время, как я могу оценить Вашу внезапную потребность участвовать в разговоре, играть роль послушного принца уже поздновато.
Его глаза пробегают по моей фигуре, как будто один мой вид оскорбителен.
Возможно, так оно и есть.
Моя ухмылка сползает с лица, что-то тяжелое скручивает мой желудок.
— Нет никакой роли, которую нужно играть. Я — Его Королевское Высочество Тристан Фааса, второй сын покойного короля Майкла II, хочешь ты это признать или нет.
Встав, я перемещаюсь через всю комнату, пока не оказываюсь перед ним, мое тело возвышается над его низкой и грубой фигурой. Он смотрит на меня в своих нелепых очках в роговой оправе, а я смотрю на него сверху вниз, подношу косяк ко рту и вдыхаю, впитывая каждое дискомфортное подёргивание его лица и каждую капельку пота, выступившую на его лбу. Я выдыхаю, выдувая дым так, что он покрывает его лицо, заставляя Ксандера гневно что-то бормотать.
— Я знаю, что ты очень важный человек, Александр, — шепчу я. — Стоишь тут, пользуешься благосклонностью нового короля и того, кто был до него, и думаешь, что ты безупречен.
Моя рука обхватывает его плечо, позволяя горящему кончику свернутой бумаги почти коснуться его шеи. Желание приложить её к его коже и послушать, как она шипит, очень сильное, но я сдерживаю себя.
— Но я хочу, чтобы ты запомнил две вещи. Во-первых: моя кровь чище твоей, даже если она скрыта под «ужасными» чернилами и почерневшей душой.