Это потрясающе, и узел завязывается в моем горле, простое действие взгляда на это заставляет эмоции пронестись через все мое нутро и запереться в трещинах моей души. То, как рука Тристана скользит по его коже, словно лодка по воде, посылает мурашки по коже, как будто он прикасается ко мне каждым движением. Это невероятно, то, как он управляет пером; сложные линии и растушевка от устройства, которое я не могу заставить писать даже прямо на бумаге.
Сам рисунок выглядит так, будто кожа Саймона разорвана, как лоскут ткани, омрачённая порезами и дырами. А за ним — морда льва, с такой глубиной черт, что часть меня уверена, что он прорвет его руку и выпрыгнет, чтобы поглотить меня целиком.
Я разинула рот, пока Тристан продолжал рисовать, поражаясь его таланту. Он снова смотрит на меня, и я сжимаю челюсть так быстро, что зубы ударяются друг о друга. Ухмылка трогает уголки его губ, когда он опускает взгляд.
— Почему ты захотел сделать татуировки, Саймон? — спрашиваю я, не обращая внимания на то, что у меня в животе словно тысяча бабочек взлетает. Это нежелательное чувство. Я бы предпочла остаться здесь, на земле.
Саймон пожимает плечами, пожевывая нижнюю губу, глядя на лицо Тристана.
— У него они есть.
Мой взгляд переходит на Тристана, который сжимает челюсть, продолжая работать.
— И они слишком напуганы, чтобы причинить ему вред, — продолжает Саймон. — Я подумал, что если бы у меня было несколько… они бы тоже меня боялись.
У меня пересыхает во рту, в горле словно раздувается шар.
Тристан выпрямляет спину, откидывая волосы с лица.
— Мы закончили.
Взгляд Саймона расширяется.
— Мне нравится. Ты думаешь, это сработает?
Он выдыхает.
— Это для тебя, а не для них. Забудь о них.
— Я не знаю как, — Саймон фыркает, крутя рукой туда-сюда, глаза льва двигаются в соотвествии с движением.
— А что будет, когда она смоется?
— Тогда я нарисую её снова.
— Леди Беатро? — громкий голос раздается позади нас, я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Тристаном, так много невысказанных слов плавает в пространстве между нами.
Я никого не презирала так, как его. Он мерзкий, грубый и такой, каким мне его описывали. И все же сейчас я его совсем не ненавижу.
Тимоти появляется сквозь листву, его брови нахмурены, а лицо омрачено.
Я вздыхаю и встаю.
— Привет, Тимоти. Почему ты так долго?
— Вам не следовало убегать.
Улыбка расплывается по моему лицу.
— Я бы сделала это раньше, если бы знала, что это все, что нужно, чтобы услышать твой голос. Кроме того… — я поднимаю плечо, — мне совсем не нравится, когда все делают вид, будто я маленький ребёнок.
Его челюсть напрягается, прежде чем его взгляд переходит на Саймона и Тристана, его спина выпрямляется.
— Ваше Королевское Высочество, — он кланяется.
Черты лица Тристана каменеют, когда он встает, и, клянусь, воздух становится холодным, когда он превращается из человека, которым он только что был, в того, кого видят все остальные.
В принца со шрамом.
Он молчит, но когда он проходит мимо меня, его рука касается моей, наши пальцы сплетаются на мгновение. И то, как это заставляет мое сердце сбиться с ритма, должно быть самым большим предупреждением в моей жизни.
Но, я поступаю точно так же, как я делала почти с каждой эмоцией, касающейся принца, я игнорирую ее.
18. Тристан
Наверху таверны «Слоновьи кости» есть узкий коридор с небольшой ванной комнатой и двумя спальнями по обе стороны, одна из которых содержится в чистоте на тот случай, если я решу остаться. Что, признаюсь, в последнее время случается нечасто. Я провожу больше времени в замке, потому что леди Беатро очаровывает меня, и потому что мне нравится быть доступным, когда Саймону нужно ускользнуть.
Но Эдвард сказал мне, что моральный дух упал, поскольку я не так часто появляюсь, так что сегодня я здесь, чтобы исправить это. Видимо, сожжения тела королевского командира было недостаточно, чтобы доказать, что я все еще нацелен на дело.
Я поднимаюсь по лестнице и иду по коридору к комнате, меня охватывает смятение, когда я слышу приглушенные звуки из-за двери.