— Привет. Что ты делаешь? — он смотрит вниз на мои колени.
Я выпрямляюсь, закрывая книгу.
— Рисую.
— Для твоих рук? — он кивает в сторону моих татуировок, скрытых под туникой с длинными рукавами, темные чернила проглядывают сквозь кремовую ткань.
Уголок моих губ приподнимается.
— Возможно.
— Мама говорит, что они делают тебя позором, — он понижает голос и наклоняется так близко, что его нос почти касается моего предплечья.
Меня охватывает отвращение от того, что горничная считает, что имеет право произносить мое имя.
Я наклоняю голову.
— И что думаешь ты?
— Я? — он выпрямляется, его зубы впиваются в нижнюю губу.
— Ты можешь сказать мне, — я наклоняюсь вперед. — Я очень хорошо умею хранить секреты.
Его глаза сверкают.
— Думаю, я тоже хочу такие.
Я вздергиваю бровь.
— Только самые храбрые львята могут носить их.
— Я храбрый, — его грудь вздымается.
— Ну что ж, — я киваю. — Когда ты немного подрастешь, если ты все еще будешь чувствовать себя так же, приходи ко мне.
— Саймон! — шипит женский голос, пока она бежит вперед, ее взгляд становится все шире, когда она смотрит между нами. Она останавливается, когда приближается к нам, ее черная юбка опускается в глубокий реверанс. — Ваше Высочество, я прошу прощения, если он вас беспокоит.
Моя челюсть подрагивает, раздражение бурлит в самом центре моего нутра.
— До этого момента он меня не беспокоил.
— Видишь, мама? Я нравлюсь Тристану, — говорит Саймон(прототип Симбы).
Она задыхается, делает реверанс и крепко хватает сына за руку.
— Обращайся к нему подобающим образом, Саймон.
— Почему? Ты никогда так не делаешь, — он наморщил лоб.
Её плечи напрягаются.
У меня жжет в животе, я провожу рукой по надбровной дуге, ощущая тонкую линию приподнятой плоти, которая проходит от линии роста волос до щеки.
Ей не нужно беспокоиться о высказывании того, как она меня называет. Мы оба об этом знаем. Так меня называют все, хотя никогда не говорят мне в лицо. Они все слишком трусливы. Вместо этого они говорят об этом втайне, их шепот впитывается в каменные стены до того момента, пока даже тишина начинает душить меня своим осуждением.
— Называй меня Тристан, Маленький Лев, — я встаю, отряхивая штаны. — Но только наедине. Не хотелось бы, чтобы у остальных возникли какие-нибудь идеи.
— Саймон, — огрызается его мать. — Возвращайся в наши покои. Сейчас же.
Он смотрит на нее, потом на меня. Я слегка киваю, и он ухмыляется.
— Пока, Ваше Высочество.
Повернувшись, он убегает.
Его мать остается в скрюченной позе, склонив голову, пока громкий шум у входных ворот не заставляет ее подняться и повернуться в сторону шума. Я подхожу к ней вплотную, протягиваю руку, чтобы коснуться ее щеки и повернуть ее лицо назад, маленькие лучи приглушенного солнца проглядывают сквозь облака и сверкают на серебре моих колец.
— Кара, — мурлычу я, поглаживая кончиками пальцев ее шелковистую смуглую кожу.
Она вдыхает, когда наши взгляды встречаются.
Моя хватка крепнет, пока она не вздрагивает.
— Я не давал тебе разрешения вставать.
Ее дыхание сбивается, и она делает реверанс, снова склоняя голову. Я смотрю на нее сверху вниз, слова ее сына, сказанные ранее, бушуют в моей голове, как ураган.
— Твой сын сказал, что ты любишь говорить обо мне, — я делаю шаг вперед, кончики моих туфель задевают подол ее юбки. — Тебе следует быть осторожнее с тем, что ты говоришь, Кара. Не все так снисходительны. Не хотелось бы, чтобы до меня дошли слухи, что ты, кажется, забыла свое место. Опять.
Я приседаю перед ней.
— Это правда, что ты считаешь меня позором?
Она качает головой.
— Он ребенок. Он любит придумывать истории.
— У детей такое невероятное воображение, не так ли? Хотя… — моя рука тянется к ней, мои пальцы скользят по ее шее. Я наслаждаюсь тем, как ее тело дрожит от моего прикосновения. — Если кто и знает о позорных поступках, так это его мать.
Моя рука захватывает узел тугих локонов на ее затылке и тянет, удовлетворение пылает в моей груди, когда она вздыхает от боли. Я наклоняюсь вперед, пока ее спина прогибается, мой нос касается боковой части ее лица.
— Ты думаешь, я не знаю? — шиплю я.
Она хнычет, и это заставляет мой живот напрячься от восторга.
— Думаешь, я такой же тупой, как и все остальные люди, которые ходят по этим залам замка? Что я не вижу сходства?