Мой член напрягается.
Ее глаза становятся большими, шлейф дыма поднимается, когда она начинает кашлять и отплевываться, ее кулак поднимается, чтобы постучать по груди.
— Это… — она снова кашляет. — Это ужасно. Зачем Вы это делаете? Это пытка.
Ухмыляясь, я забираю гашиш, придвигаясь ближе к ней на скамейке.
— И что Вы знаете о пытках, Маленькая Лань?
Ее кашель затихает, глаза стекленеют от слез.
— Оно жжет, — хнычет она.
— Вам просто нужно научиться вдыхать, — я придвигаюсь еще ближе, мой живот напрягается, когда я подношу косяк к ее губам, гадая, позволит ли она мне или отшвырнет мою руку.
Оба варианта возбуждают меня, и я не могу решить, чего я жажду больше: ее подчинения или борьбы.
Ее пальцы обхватывают мое запястье, от этого прикосновения по руке пробегают искры, и я прижимаю край к ее рту.
— Всасывайте медленно.
Мой член твердеет до болезненно опухшего состояния и прижимается к ноге, пока ее губы обхватывают бумагу.
Я протягиваю руку, проводя двумя пальцами по ее пищеводу, потому что сейчас, когда мы вдвоем, я не могу не прикасаться к ней.
— Теперь глотайте, — произношу я.
Ее глаза вспыхивают, но мышцы подрагивают, когда дым спускается по горлу и проникает в легкие.
Наши взгляды встречаются.
— Выдыхайте.
Она слушается, и вокруг ее лица вьется облако, закрывая ее от моего взгляда. Мои внутренности расплавляются от ее послушания.
— Хорошая девочка, — мои пальцы касаются её шеи, прежде чем я убираю косяк и подношу его к своим губам, конец влажный от ее слюны.
Её темные глаза сверкают, когда они встречаются с моими, а затем опускаются.
Она прочищает горло и отодвигается на скамейке.
— Я все еще не думаю, что мне это нравится.
Я откидываюсь назад и смотрю на небо, не обращая внимания на то, что каждый нерв в моем теле искрится, как молния, призывая меня дать волю и либо трахнуть ее, либо убить, только чтобы я мог вернуть свой привычный благословенный тип оцепенения.
— Это не для всех, я полагаю.
— Почему Вы это делаете?
— Почему бы и нет? — я пожимаю плечами.
Она не отвечает, предпочитая зеркально отражать мое тело, вытянув ноги и сплетя пальцы, которые лежат на животе, а голова прислонена к спинке скамьи.
Здесь тихо; звуки цикад на деревьях и случайное улюлюканье совы — единственное, что составляет нам компанию.
— Это успокаивает меня, — наконец говорю я.
И тут же хочу взять свои слова обратно, ожидая, что она тут же бросится меня осуждать. Но она этого не делает. Она просто хмыкает и закрывает глаза.
— Вы когда-нибудь чувствовали, что не можете выключить это? — продолжаю я. — Ваши мысли, я имею в виду.
— Всегда.
— Когда шепот не умолкает, мое тело начинает восстаёт, превращаясь в узлы и клубки до такой степени, что я не могу сидеть спокойно. Мои легкие сжимаются, и я едва могу дышать сквозь панику… — я поднимаю горящую бумагу. — Это помогает.
Она поворачивает голову в мою сторону, ее брови поднимаются.
— Неужели могущественный принц Тристан только что признался мне, что что-то может победить его?
— Тревога — это то, что побеждает всех, кого она касается. Даже меня, — я втягиваю еще один раз, прежде чем снова предложить ей.
К моему удивлению, но она берет косяк, держа между пальцами.
— Я понимаю, — говорит она. — До смерти отца я была как любая другая девушка, — она колеблется, боковым зрением наблюдая за мной. — А потом, прямо перед моим двадцатым днем рождения, он уехал из города, чтобы делать то, что у него получалось лучше всего.
— И это было…
— Быть хорошим человеком, — нижняя губа дрожит. — Он обещал, что будет дома вовремя, и каждый день до моего дня рождения я сидела у своего эркера, смотрела на грунтовую дорогу, ожидая увидеть, как он едет по дороге, это больное чувство бурлило в моем нутре, заставляя мои нервы прыгать под кожей.
Она качает головой.
— Оказывается, я была права, и иногда, когда ты пытаешься быть хорошим, ты становишься мучеником.
Моя грудь вздымается, удивляясь, почему она говорит мне это, и удивляясь, почему меня это волнует.
— В общем, — она смеется, — с тех пор это чувство не покидает меня. Оно просто кипит, как кислота, растворяя все на своем пути. Я всегда просто… жду следующего стука в дверь, сообщающего мне, что человек, которого я люблю, никогда не вернется домой.
Я сглатываю неожиданные эмоции, вызванные ее словами, и в голове проносится момент, когда я узнала, что мой отец умер.