— В конце концов, — продолжаю я, приближая губы к его уху. — Вы практически умоляете об этом.
Я сжимаю сильнее, поворачиваю запястье, чтобы его кожа натянулась еще больше, и чувствую, как его адамово яблоко дергается под моим ножом, толкая мою руку движением.
Когда я вдавливаю лезвие сильнее, появляется тонкий порез, кровь стекает по пищеводу и по галстуку-бабочке, окрашивая белоснежную рубашку.
Было бы так легко перерезать ему горло, и мое тело вибрирует от желания. Я стискиваю зубы, заставляя лезвие входить глубже, его затрудненное дыхание обдает мои ноздри зловонием.
Из коридора доносится громкий стук ботинок, и я отступаю назад, пряча лезвие за спину, не желая, чтобы кто-то видел, что оно у меня есть и что я умею им пользоваться.
Мы оба стоим, ошеломленные и молча, Клавдий покачивается на месте.
В конце концов, шаги исчезают.
Мое тело летит вперед, когда я отталкиваюсь от его коренастой фигуры, и я начинаю бежать по коридору, пока он тоже не исчезает из моего поля зрения.
Несколько мгновений я думаю о том, чтобы погнаться за ним, но адреналин уже выветрился, сменившись тяжелым тошнотворным чувством, отягощающим меня от кончиков пальцев ног до макушки головы. Прижавшись к каменной стене, я подношу руку ко рту, заглушая рвущийся наружу всхлип. Я закрываю глаза, пытаясь остановить слезы, боясь позволить им упасть; не желая давать этому жалкому оправданию мужчины больше власти, чем он уже заполучил.
Но несколько слезинок все же вырываются наружу.
Они горячие, стекают по моим щекам, и они очень похожи на неудачу.
Ты в порядке. Ты остановила его. Ты сильная.
Я встаю на шаткие ноги и иду в туалет, мое тело вздрагивает от каждого скрипа, мои нервы не что иное, как потрепанные края, распутавшиеся у шва.
Он не далеко зашёл, но почему-то я всё еще чувствую, что он лишил меня чего-то моего.
Мой кинжал дрожит в ладони в то время, как я протягиваю руку и включаю кран, проводя лезвием по воде, чтобы смыть мелкие капли крови, надеясь, что, возможно, таким образом очистятся и раны, которые он нанес моей душе.
Потому что, хотя он и не забрал мою невинность, он забрал нечто гораздо худшее.
Моё достоинство.
И я не знаю, как его вернуть обратно.
31. Тристан
Я следую за ними.
Конечно, я следую. Как я могу не пойти?
Но когда я нахожу их, уже слишком поздно, и передо мной предстают грязные руки Клавдия, рвущие ее платье, и его отвратительные бедра, вжимающиеся в ее. Моя логика вылетает в окно, грудь сокращается, а легкие сжимаются, обугливаясь от ярости, бушующей внутри меня.
Я не могу двигаться.
Я не могу слышать.
Я не могу говорить.
Я могу думать только об одном.
Моя.
Это слово сотрясает меня, как землетрясение, разрушая мой фундамент и всю защиту, которую я выстроил, создавая пропасть такой глубины, что я уже оттуда никак не смогу выбраться.
Леди Беатро — Сара — она моя.
Я вижу наше будущее ясным как день: я сижу на троне, а она рядом со мной. Почему бы и нет? Почему бы ей не быть рядом со мной?
— Чертовы тяжелые платья.
Бормотание Клавдия выводит меня из застывшего состояния, и я двигаюсь вперед, сосредоточившись на том, чтобы добраться до него и убить; купаться в его крови одновременно с тем, как заявить права на ее тело и душу.
Мои конечности дрожат от насилия, бурлящего внутри меня, его когти царапают поверхность моей кожи, пока она не потрескается и не начнет кровоточить.
Как он смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне?
Она сдвигается с места, энергия меняется, когда она приставляет клинок к горлу Клавдия, и мое сердце замирает, мой член становится твердым, когда страстные слова слетают с ее маленьких красивых губ, угрожая убить мужчину прямо там, где он стоит.
Я успеваю сделать два шага, прежде чем снова замираю, наблюдая, как эта свирепая, невероятная женщина, которая может перевоплощаться в любую форму, необходимую ей для выживания, сама справляется с угрозой. Внезапный укол возбуждения смешивается с гневом, создавая ощущение, которого я никогда не испытывала.
Это не нежелательное чувство. Больше нет.
С принятием приходит ясность.
Моя Маленькая Лань — вовсе не лань.
Она охотник, притворяющийся добычей.
Я прислоняюсь к стене, моя рука ложится на сердце, крепко прижимаясь к нему, чтобы оно не вырвалось через грудную клетку и не взорвалось.