Горбунья поспешила за Томом и, поднимаясь по лестнице, услышала:
- О, Боже! Это не трактир, а пивная какая-то! Куда деваться приличному человеку, если здесь всюду вертятся нищенки-горбуньи и прочая шатия-братия. Эй, ты, разрази тебя чума! Почему сразу не сказал мне об этом?
Горбунья, не поворачивая головы, поднялась по узкой лестнице за Томом, и они оказались в длинном, темном помещении с низким потолком. Через незастекленное окно виднелась крыша. На полу лежали два вороха соломы будущие постели. Спать на них было жестко, но одну ночь можно и перетерпеть.
- Иди, доедай ужин, - приказала горбунья, - а я останусь с ребенком. Вы приходите сюда, но сначала досыта наешьтесь.
Том, поклонившись, ушел, а она, положив ребенка на солому, осторожно притронулась к его лобику губами, потом легла рядом. После дневного напряжения она почувствовала себя страшно уставшей. Пытаясь унять колотящееся сердце, она подумала, что можно немного и успокоиться: до утра они будут в безопасности, а там и до Дувра рукой подать. Здесь можно выспаться, набраться сил, а на рассвете продолжить путь.
Дверь неожиданно открылась. Вошел заносчивый незнакомец и, увидев ее, замер:
- Э-э!.. Я не знал, что тут есть кто-то. Я принес соломы.
- Благодарю вас.
- Вас четверо, не считая маленькой девочки, так?
- Маленького мальчика, - уточнила она. Рука ее вновь коснулась ребенка, казалось, ей необходимо было всякий раз удостовериться в его присутствии, когда речь заходила о нем. Мужчина приблизился и всмотрелся в спящего ребенка. Его пристальный взгляд напомнил горбунье женщину на берегу, заметившую, какая красивая у нее рука.
- Маленький мальчик, - сказал аристократ, - с внешностью девочки.
- Он еще есть малыш, и мне имели говорить, что больше походить на мать, чем на отца.
- Вид у него, - продолжал пришедший, - как у ребенка какого-нибудь вельможи.
И он так посмотрел на горбунью, что щеки ее запылали. В тот момент, когда густая кровь прилила к ее грязному лицу, она показалась на редкость молодой и пригожей.
Мужчина понизил голос:
- Леди, - сказал он, - здесь есть человек, лояльно настроенный по отношению к его величеству.
Она не ответила и только крепче вцепилась в ребенка.
- Ваши руки слишком изящны, мадам, - продолжил незнакомец. - Они выдают вас. Вам следует лучше прятать их.
- Мои руки? Я горничная своей госпожи.
- Ага! Этим все и объясняется?
- Да. Этим все и объясняется.
- У вас немного съехал горб, леди. Если позволите, я бы сказал, что он несколько высоковат. Вам стоило бы чуть больше сутулиться.
Горбунья попыталась заговорить, но не смогла: во рту пересохло, она вся дрожала.
- Я был в армии короля при Эджхилле, - продолжал придворный. - С маленьким принцем Чарлзом и его братом Джеймсом. Что-то в нем было такое - я имею в виду Чарлза, - что заставляло ему служить. Он был всего лишь мальчиком, но я никогда его не забуду. Высокий для своего возраста и слишком смуглый для англичанина, с готовностью улыбавшийся всякому человеку некоролевской крови! Всего лишь один из нас, и все-таки другой... Он прибыл для участия в штурме Эджхилла... Да благословит его Бог! Господи, сохрани принца Уэльского!
- Вы смелый человек: говорить такие вещи незнакомой женщине!
- Время требует смелых дел, мадам. Можете мне довериться. Желаю вам быстро и успешно переправиться через Ла-Манш.
- Ла-Манш?
- Вы же идете в Дувр, мадам. А там переправитесь через пролив и окажетесь рядом с королевой.
- Я ничего подобного не говорить, чтобы вы мочь так думать.
- Говорят, королева - корень всех бед короля, мадам. Может быть, и так, но она предана делу короля. Бедная леди! Вот уже два года как она покинула Англию, и произошло это, если не ошибаюсь, всего через пару-другую недель после рождения младшей дочурки, малышки Генриетты.
- Мне не подобать говорить о таких великих людях.
- Доверьтесь мне, мадам. Если я хоть чем-то могу быть вам полезен...
- Спасибо, но я быть всего лишь бедная женщина, которая пробираться к семье хозяина с мужем и другими слугами.
Дворянин поклонился и вышел, но она долго не могла даже шевельнуться, настолько сковал ее страх. Даже там, на дороге, когда мимо ехали на лошадях солдаты - враги короля, она меньше боялась, чем сейчас. Стены чердака показались ей стенами тюрьмы.
Когда молчаливая троица поднялась наверх, горбунья сидела на соломе, держа на руках ребенка.
- Я вся дрожу, - сказала она. - Тут был один приезжий, приносил соломы, и я почти уверена, он понял, кто мы, а поручиться, что он не станет болтать, я не могу.
***
Ночь для нее была полна страхов. Она ворочалась с боку на бок на соломе, горб из холстины тер ей спину, но снять его она не осмеливалась - если бы кто-то увидел ее без горба, объяснить такую перемену она не смогла бы. Риск был огромный. Эта сварливая королева, Генриетта-Мария, никогда бы не простила того, что ее дочь подвергалась такой опасности. И все же иногда нужно проявлять смелость и даже дерзость. Именно так поступила сама королева, и благодаря своей дерзости она сейчас у себя на родине, откуда может помочь королю, вместо того чтобы томиться в плену у врагов короля, используемая ими для шантажа - будущее, которое ей было обеспечено, не прояви она решительности.
Анна Дуглас, леди Далкейт, немало поломала голову, прежде чем придумала, как спрятать от посторонних глаз свою стройную, грациозную фигуру, и идея с горбом показалась ей прямо-таки спасительной. Далее пришлось выдать себя за француженку, поскольку крошка-принцесса уже начала лепетать, и излюбленное ею слово "принцесса" при некоторой игре воображения можно было считать не правильно произнесенным именем Пьер. Если бы ребенку можно было объяснить, в какой они опасности! Насколько легче им было бы выполнить свою задачу. Но девочка слишком мала, чтобы понять, для чего нужно покидать удобный дворец, одеваться в лохмотья и называть себя Пьером.
Анна не сомкнула глаз с того времени, как покинула Отлендский дворец, и безмерно устала, но даже окруженная верными слугами, она не осмеливалась спать. Визит странного гостя заставил ее сильно встревожиться. Правда, он призывал довериться ему, но кому можно доверять в стране, охваченной пламенем великой гражданской войны?
Пару лет назад сама мысль, что Анна Вийе, супруга Роберта Дугласа, получившего по наследству графство Мортор, будет спать в таком виде на чердаке жалкого трактира, могла показаться смешной. Но времена изменились, и она не могла знать, где в эту ночь спит сам король, и отыскал ли себе хоть какой-то приют принц Уэльский.