Выбрать главу

- Вспоминайте обо мне, когда я умру, - сказала Анна. - Вспоминайте, милые мои, что я жила для вас одних. Вспоминайте меня...

- Мама.., милая мама, - прошептал король. И все четверо заплакали, потому что дыхание Анны Австрийской остановилось. Навсегда.

***

Но уже вскоре после кончины Анны веселье вновь вернулось в жизнь двора. Людовик, ныне избавившийся от всяких ограничений и стеснений, запланировал самый грандиозный из когда-либо дававшихся во Франции карнавалов.

Генриетта как обычно готовила балет. Малютка-королева сама пожаловала к ней в Пале-Рояль, и, когда они остались одни, разразилась горькими слезами и рассказала своей невестке про те мучения, которые доставляет ей присутствие при дворе Ла Вальер и Монтеспан.

- Ла Вальер, по крайней мере, тиха и скромна, - сказала Мария-Тереза. Такое впечатление, что она сама стыдится своей роли, а вот с Монтеспан совсем иначе. Я уверена, что эта женщина специально третирует меня.

- Не бойся, - утешала ее Генриетта. - Вспомни смерть королевы матери и обещание Людовика.

Он изменит свое поведение и наверняка для тебя отыщется роль в балете.

- Но я неважно танцую.

- Это будет роль без танцев. Ты будешь сидеть на троне в роскошных одеждах и величественно принимать знаки внимания со стороны остальных.

- Это звучит так восхитительно!

- Зато Ла Вальер и Монтеспан обнаружат, что для них не нашлось никаких ролей.

- Ты моя единственная подруга, - сказала Мария-Тереза. - Мне это тем радостнее, что ты в придачу еще и добрый друг короля, насколько мне это известно.

Они обнялись, и Генриетта уже предвкушала радости новой дружбы.

Через окно, у которого сидели две женщины, она могла видеть Филиппа под руку с новым дружком шевалье де Лоррэном, младшим братом месье д'Арманьяка. Филипп был без ума от своего на редкость красивого приятеля, и сейчас они прогуливались по парку, смеясь и о чем-то болтая.

Генриетте не нравился Лоррэн. Ей было известно, что он враждебно настроен к ней. В ее присутствии он держался подчеркнуто нагло и, вне всяких сомнений, задался целью доказать жене хозяина дома, что он в роли "милого дружка" является персоной более важной, чем жена брата короля. Помимо связи с Филиппом он был любовником одной из фрейлин Генриетты, мадемуазель де Фьенн, и цинично использовал эту девушку для того, чтобы разжигать ревность Филиппа.

Кошмарный треугольник! Иногда Генриетте казалось, что она жена самого плохого на земле человека. Лишний повод сказать: будь она замужем за Людовиком, насколько счастливее была бы ее жизнь!

На следующий день в Пале-Рояль пожаловал Людовик собственной персоной. Он был рассержен и даже не потрудился организовать официальную аудиенцию, а прямо пришел к ней.

- Я обнаружил, мадам, - сказал он, - что в балете отсутствуют роли для мадемуазель де ла Вальер и мадам де Монтеспан.

- Все верно, сир, - ответила Генриетта.

- Но вам известно о моем желании видеть этих талантливых дам в главных ролях.

- Из обещания, данного вами вашей матери, королеве, я сделала вывод, что вы больше не намерены приглашать этих дам ко двору.

- Вы не правильно поняли мои намерения, мадам.

Генриетта грустно взглянула на него - Тогда ничего не остается, как переделать балет, - быстро сказала она.

- Благодарю тебя, сестра. Это именно то, о чем я хотел попросить тебя.

- Мадемуазель де Ла Вальер едва ли в состоянии танцевать, сир.

- Дайте ей роль, где она могла бы сидеть, и придумайте костюм, который скрыл бы от глаз ее состояние.

- Но это роль королевы...

- Совершенно верно, роль королевы. И вы отдадите ее мадемуазель де Ла Вальер.

- Но как же королева?

Людовик с раздражением посмотрел на нее.

- Королева не питает большой любви к балету. Генриетта вспомнила печальную малютку-королеву, еще вчера рыдавшую у нее на коленях из-за того, что ее отодвигают в сторону ради любовниц короля. Подумала она и о бедной маленькой Ла Вальер, которую, вероятнее всего, затмит на балу ослепительная и пышущая здоровьем де Монтеспан. Ла Вальер бессмысленно даже пытаться запереться в монастыре: если бы она это сделала, Людовик, вероятно, не слишком бы торопился отыскать ее и вернуть ко двору.

Так они и стояли друг напротив друга - величественный даже в дурном расположении духа Людовик, и воздушно-очаровательная в своей печали Генриетта. Горе тому, кто полюбил короля-солнце, с неожиданной досадой подумала она.

Людовик продолжил:

- Остается еще один вопрос, который я хотел бы обсудить с тобой, сестра. Речь идет о моем сыне.

- Дофине?

- Нет, о будущем сыне Ла Вальер. Я бы хотел, чтобы он воспитывался при дворе, может быть, здесь, в Пале-Рояле, а может быть, в Тюильри. Он не должен сгинуть в безвестности, ибо это мой сын. Он должен с рождения внушать истинно королевские почести, и я желаю, чтобы все это осуществилось.

Генриетта склонила голову.

- Я исполню любое ваше приказание, ваше величество, - ответила она.

Смерть матери все же сказалась на короле, подумала она. Как в свое время сказалась и смерть Мазарини.

Людовик снова взял себя в руки и начал обсуждать балет. Ла Вальер, которая вот-вот должна была родить ребенка, получила роль главной фрейлины королевы. Королевой же должна была стать наглая и пробивная мадам де Монтеспан.

***

На Генриетту навалились новые заботы. Чарлз вел войну с фламандцами, и отношения между деверем и зятем были крайне напряженными.

Голландцы все медлили выполнить данные Людовику обещания; будучи посвященной в детали, Генриетта знала, что до войны между Англией и Францией рукой подать.

Генриетта-Мария, вернувшаяся во Францию в связи с охватившей Англию эпидемией чумы, как и дочь, была потрясена самой мыслью о возможности столкновения между Францией и Англией.

Королева и ее дочь много часов провели вместе в напряженных обсуждениях создавшегося положения, и, возможно, мучительная тревога этих дней во многом способствовала тому, что у Генриетты произошел выкидыш.

Королева ухаживала за дочерью во время болезни. Сама она быстро старела, страдала от сердечной недостаточности и хронической бессонницы. Она и раньше была далеко не самым веселым собеседником, а сейчас, с бесконечными рассуждениями о старости и воспоминаниями, которые навеяло ей пребывание в Англии, стала вовсе невыносима.