***
Договор был отправлен во Францию депешей. Деловая часть оказалась исчерпана, пришла очередь развлечений. Чарлз решил блеснуть перед сестрой и показать, что английский двор ничем не уступит французскому. Но величайшей радостью, повторял он вновь и вновь, была для него сама возможность видеть милую сестричку.
Дни летели один за другим, и пробил час отъезда.
- Ты получишь от меня прощальный подарок, - сказала она, стоя у трапа корабля. - Вещичку, которая всегда будет напоминать тебе о нашей встрече.
Она подозвала Луизу де Керуаль и велела принести шкатулку с драгоценными камнями, чтобы король выбрал себе камень по усмотрению. Но когда девушка вернулась, глаза короля были прикованы не к шкатулке, а к молоденькой фрейлине.
- Прошу тебя, выбери себе что-нибудь, брат, - попросила Генриетта.
Чарлз положил руку на плечо девочки.
- Я выбираю это прекрасное дитя, - сказал он. - Пусть останется при моем дворе. Это единственная драгоценность, которую мне не терпится иметь.
Красивые глаза Луизы широко распахнулись: она тоже не осталась безразличной к его обаянию.
- Нет, - торопливо сказала Генриетта. - Я отвечаю перед ее родителями и не могу без нее уехать. Возьми.., хотя бы этот рубин, Чарлз.
Но Чарлз и Луиза продолжали обмениваться взглядами, и, прежде чем Генриетта взошла на корабль, он успел поцеловать девочку.
- Я тебя не забуду, - сказал он ей. - Однажды ты вновь приедешь ко мне и останешься.
Вот так в жаркий июльский полдень Генриетта услышала прощальные слова Чарлза, и все присутствовавшие при расставании плакали при виде их горя и говорили вполголоса, что не было еще на свете среди королей и королев брата с сестрой, которые любили бы друг друга так же сильно, как эти двое.
***
Людовик встретил ее по возвращению во Францию с редкой сердечностью. Она вновь была его любимым другом; теперь он поверил ей полностью и бесповоротно и для него больше не вставал вопрос, кому же из двух королей принадлежит ее любовь.
Впереди были балы, маскарады, празднества, балеты, и королевой двора вновь предстояло стать Генриетте.
Какое-то время, недели две, она вовсю наслаждалась своим успехом и была весела. Но затем вновь стало всплывать по ночам смуглое и умное лицо человека, которого она так любила, а в голове вертелась мысль, что он - мастер по части любви - оказался более верным в их взаимной любви. Ради нее он поставил подпись под договором, в то время как она заставила его это сделать ради Людовика. Он знал, что говорил, когда то и дело повторял: "Любовь - не просто удовольствие, но - честь!"
Он выразил эти мысли в стихах, которые показал ей:
...Мне кажется, нет ничего на свете
Превыше радостей любви.
Но она предала его и теперь знала, что никогда больше не сможет почувствовать себя счастливой.
Бессонные ночи начали сказываться на здоровье, и это заметила не только она, но и дамы из ее свиты. Она еще больше исхудала, и вид у нее стал слишком изнуренный для молодой женщины двадцати семи лет.
Филипп по-прежнему не давал ей жизни. Он вновь и вновь напоминал ей о ее влиянии на короля и требовал добиться освобождения де Лоррэна, а в случае, если она этого не сделает, угрожал ей тяжкими последствиями.
Она, и без того уставшая, отворачивалась и не слушала его. Он заставлял ее жить вместе с ним в Сен-Клу, где, казалось, задался целью сделать ее жизнь и вовсе непереносимой. Только приказ короля позволял ей выезжать в Версаль, но вслед ей тут же летели указания как можно скорее возвращаться в Сен-Клу.
День за днем ей приходилось терпеть его общество, его непрерывные жалобы и попреки, и это мучило ее наряду с упреками ее собственной совести.
У нее открылся сильный кашель; бывали дни, когда она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы сносить бремя жизни.
Однажды вечером, через какую-нибудь пару-тройку недель после возвращения, она обедала с Филиппом и фрейлинами, когда почувствовала вдруг, как ею овладевает странная апатия. Когда обед закончился, она прилегла на диванные подушки, заявив, что чувствует себя необычайно усталой. День был жаркий, и она уснула и начала грезить. Ей снилось, что она подплывает к белым скалам Дувра, брат взбегает на корабль и протягивает руки, но она, отвернувшись, плачет от непереносимого стыда.
Очнувшись от сна, она услышала тихие голоса:
- Какой больной вид у мадам. Вы обратили внимание?
Затем послышался голос Филиппа.
- Никогда еще не видел ее столь больной.
- Это все после поездки в Англию. Она так и не оправилась со времени возвращения.
- Ох, уж эта поездка в Англию! - снова сказал Филипп. - И как я только разрешил ей поехать туда!
Генриетта открыла глаза и сказала:
- Я хочу пить.
Мадам де Гурдон, одна из ее фрейлин, поспешила принести стакан цикориевого кофе. Генриетта выпила и в то же мгновение ощутила пронзительную боль в боку. Забившись в судорогах, она закричала:
- Боже! Как больно! Что было в стакане? Мне кажется, меня отравили!
При этих словах ее взгляд застыл на Филиппе, поспешившем к ней.
Фрейлины помогли распустить шнуровку, и она без сознания упала на диванные подушки.
Некоторое время спустя она с трудом разомкнула глаза и пробормотала:
- Какое.., мученье! Я не вынесу! Кто меня отравил?
Она вновь взглянула на Филиппа. Тот упал перед ней на колени.
- Ты поправишься, - сказал он. - Ты обязательно должна поправиться!
- Ты разлюбил меня, Филипп, - сказала она чуть слышно. - А впрочем, ты никогда меня и не любил.
Филипп, закрыв лицо руками, в голос зарыдал. Одна из дам была послана за исповедником, другая позаботилась о том, чтобы сохранить для обследования цикориевый кофе.
- Мадам, - шепотом сказала одна из женщин, - врачи скоро будут здесь.
- Скорее мне нужен духовник, - ответила Генриетта.
Дамы с участием смотрели на нее. Сквозь туман в голове от непереносимой боли Генриетта почувствовала, что они подозревают мужа. Они не сомневались, что их хозяйка отравлена, а убийца - Филипп.
***
Прошло несколько часов. На Филиппа было страшно взглянуть, такой у него был жалкий вид, но Генриетта по-прежнему не верила ему. Он решил исполнить свои угрозы в мой адрес, говорила она себе, и составил этот план.., вместе с Лоррэном.