— Почему? — спросил его. Может, я и хотел бы поверить, но точно знал: никакого ведьмака отец не нанимал.
— Наверное, решил задобрить короля, — предположил мужчина.
Не предупредив, он зашагал вперед по грязи. Я последовал за ним без рассуждений. Не раз наблюдал, как дети тащатся за взрослыми, забрасывая их вопросами, но я отставил детство в сторонку. В конце концов, вопросы могут подождать до окончания дождя.
Мы шлепали по размытой дороге местами даже резво, пока нубанец опять не остановился. Ливень перешел в затяжной дождь, обещавший зарядить на всю ночь и следующее утро. На этот раз мы решили передохнуть, присев у изгороди. Она хорошо нам услужила. Десять всадников пронеслось мимо, разбрызгивая грязь во все стороны.
— Твой король очень хочет вернуть нас в подземелья, Йорг.
— Он больше не мой король, — ответил я, захотел подняться, но нубанец схватил рукой за плечо:
— Ты оставил сытную жизнь в замке короля, теперь прячешься, мокнешь под дождем. — Он приблизился вплотную, буравя взглядом. Он мог многое понять, недаром говорят, что глаза — зеркало души, но меня это не устраивало. — Дядька пожертвовал собой, пытаясь удержать тебя. Думаю, он был хорошим человеком. Старым, сильным, мудрым. Но ты все равно пошел с нами. — Он стряхнул комок грязи другой рукой. Умолк в ожидании объяснений.
— Хочу, чтобы кое-кто умер.
Нубанец нахмурился:
— Дети не должны такого желать. — Тонкие струйки дождя стекали по ложбинкам между бровями. — Никто не должен такого желать.
Я дернул плечом, высвобождая его, и двинулся вперед. Чернокожий зашагал рядом, так мы одолели еще миль десять, пока совсем не стемнело.
Наш путь проходил мимо темных деревенских домов, случайно затесавшейся тут мельницы, но наконец с наступлением ночи несколько южнее, у подножия лесистого горного хребта, мы заприметили огни. Припоминая карты Лундиста, я решил, что это деревня Пиния, которая раньше была для меня лишь маленькой зеленой точкой на старом пергаменте.
— Немного просохнуть не помешает. — Я почти ощутил жар от горящих в очаге дров. Только сейчас до меня дошло, почему так легко удалось уговорить братьев последовать моему плану, ведь он предполагал теплую и горячую пищу.
— Лучше заночевать вон там, — указал нубанец на горный хребет.
Моросил дождь, насквозь пронизывал холод, как пиявка, высасывая из меня силы. Я обругал себя за слабость. Один день в дороге, а ноги словно чужие.
— Можем пробраться в один из тех сараев, — предложил я. Два строения стояли обособленно вблизи кромки леса.
Нубанец сперва качнул головой, но, когда на востоке раздался раскат грома, низкий и продолжительный, пожал плечами:
— Можем.
Боги возлюбили меня!
Мы зашагали через поля, наполовину превратившиеся в болота, часто спотыкаясь во тьме от усталости.
Дверь сарая застонала, выражая протест, затем, пронзительно взвизгнув, распахнулась настежь, стоило нубанцу приналечь на нее. Где-то далеко залаяла собака, но я сомневался, что кто-то из фермеров решится выйти ночью в дождь, даже если пес расшумелся. Пошатываясь, мы забрались внутрь и повалились на сено. Все конечности словно налились свинцом, хотелось зарыдать от усталости, но я сдержался.
— Не боишься, что эта самая ведьма опять придет за тобой? — поинтересовался я у нубанца. — Вряд ли она обрадуется, узнав, что ее подарок сбежал от короля. — Я подавил зевок.
— Не ведьма, а ведьмак, — поправил чернокожий, — думаю, что это он, а не она.
Я сжал губы. В моих снах ведьмами были исключительно женщины. Ведьма пряталась в темной комнате, наяву я таких не видел. Дверь в комнату была открыта, — чтобы до нее добраться, нужно было миновать коридор. Стоило войти внутрь, по телу начинали бегать мурашки. Я с трудом различал ведьму в темноте, ее бледные руки, скорее паучьи, чем человеческие, высовывающиеся из черных рукавов. Когда хотел убежать, ноги становились точно ватные, не слушались. Не сдавался, пытался кричать, но голос пропадал, ощущал себя мухой, запутавшейся в паутине, а она приближалась неспешно, неотвратимо, ее лицо постепенно выплывало из тени. Видел ее глаза… и с криком просыпался.
— Значит, не боишься, что он снова придет за тобой? — повторил я свой вопрос.
Неожиданно раздался оглушительный раскат грома, показалось, даже сарай вздрогнул.
— Должно быть, он близко, — ответил нубанец. — Он должен знать, где ты.
Я не сразу осознал, что затаил дыхание, шумно выдохнул.
— Он пошлет за нами охотника, — продолжил чернокожий.
Услышал шуршание — это нубанец набрасывал на себя сено.
— Печально, — заключил я. Свою ведьму из снов я давненько не встречал. Мысль, будто она последовала за нами сюда, к сараю в потоках ливня, занимала меня все больше. Откинулся на колючее сено. — Посмотрим, увижу ли опять ее во сне, даже не важно чью, твою или мою. И если увижу, то уж точно никуда не побегу. Всажу клинок и выпущу сучке кишки.
16
Четыре года тому назад
Коротко прогрохотал гром, отдаваясь у меня в груди. Вспышка молнии преобразила все вокруг, четче обозначив тени. Образы, навеянные сновидением, все еще жили в сознании. Какой-то испуганный малыш, у которого вместо слез из глаз брызнула кровь. Танцующие дети, охваченные пламенем. Новый раскат, размывающий очертания, ввергающий в темноту.
В замешательстве я находился между сном и явью, внимая скрипу дерева, тряске кареты и шуму ветра. Снова ударила молния, разглядел, что происходит внутри: мать, сидевшую напротив, рядом с ней Уильяма, свернувшегося калачиком на длинном сиденье.
— Гроза! — Я попробовал приоткрыть фрамугу, она поддавалась с трудом, но брызги дождя долетели, потом я оставил эту затею, вслушиваясь в завывание ветра снаружи.
— Ш-ш-ш, Йорг, — произнесла мать, — лучше спи.
В темноте ее было не разглядеть, но витавший аромат подтверждал: она рядом. Роза с лимонной травой.
— Гроза. — Я хотел сказать что-то еще, но позабыл, что именно. Мысли вертелись только около одного слова.
— Это просто дождь и ветер. Тебе нечего бояться, Йорг, любовь моя.
Пугали ли они меня? Прислушался, порывы ветра лупили в двери кареты.
— Нужно оставаться в карете, — заметила мать.
Карета ехала, тряслась, нагоняя дремоту, хотелось вернуться в прерванное сновидение.
— Спи, Йорг. — Скорее приказ, чем напутствие.
«Откуда она знает, что я еще не сплю?»
Совсем близко ударила молния, послышалось потрескивание. Свет, вспыхивая прерывистыми полосами, придал лицу матери суровое выражение.
— Надо остановить карету. Надо выйти. Мы должны…
— Спи! — В голосе послышалось беспокойство. Я попытался подняться, но оказалось, что-то удерживает меня, словно я барахтаюсь в густой-прегустой грязнили в размягченном воске.
— Ты не моя мать.
— Оставайся в карете, — велела она тихо.
Резкий запах гвоздики наполнил темноту, я уловил присутствие мирры — да ведь это ароматы смерти. Они проникли повсюду, не давая звукам распространяться. Было слышно только ее хриплое дыхание.
Словно ослепнув, я попробовал нащупать дверную ручку. Вместо холода металла ухватился за разлагающуюся плоть, а ведь она разлагается только после смерти. Я заорал, но не смог пробиться сквозь тишину. Разглядел существо при вспышке очередной молнии: плоть кусками отваливалась от костей, вместо глаз пустые глазницы.
Страх лишил сил. Почувствовал, как вниз по ногам стекает теплая струйка.
— Ну же, иди к мамочке. — Пальцы, словно лианы, обвили руку и потянули в темноту.
Из-за сковавшего страха не мог собраться с мыслями. Слова застыли на губах, о чем это я, о чем.
— Ты… не она, — выдавил наконец.
Еще одна вспышка озарила лицо мертвой в дюйме от меня. И еще одна, в ней я опять увидел, как умирает мать, истекая кровью под дождем в ту ужасную ночь, и себя, запутавшегося в колючем терновнике, беспомощного, скованного страхом.