— Надеюсь, ты сможешь определить, из чего это, — сказал я, — надо попробовать тут пробиться. — Я ударил кулаком по стене. Она издала едва слышный глухой звук, похоже, там пустота.
Горгот пробрался ко мне и принялся ощупывать стену, определяя границы участка. Тот оказался панелью размером с ярд на полуярд. Горгот врезал по ней так, что, будь тут дубовая дверь, снес бы напрочь. Панель едва подалась, однако ее левая сторона все же чуть приподнялась. Тогда Горгот стал давить на край панели пальцами обеих рук. Пальцев было по три штуки на каждой, темно-красные ногти погрузились внутрь. Казалось, бугры мышц, перекатываясь под грубой кожей, соперничают между собой в яростной игре. Долгое время ничего не происходило. Я видел, скольких трудов ему это стоило, и следил, затаив дыхание. Наконец наступил момент, когда я смог облегченно вздохнуть. Раздался щелчок, потом мучительный стон, и панель отошла. Пустой шкафчик — вот что это было. Напряжение спало.
— Йорг! — Удары молотков прекратились.
Я обернулся и увидел Райка, вытирающего с лица пот и пыль, и Барлоу, знаком подзывающего подойти.
Я медленно пересек комнату, раздираемый противоречивыми чувствами: бежать бегом или вовсе не подходить.
— Непохоже, что вы уже пробились сквозь стену, Барлоу, — покачал я головой, изобразив разочарование.
— Да и не пробьемся. — Райк сплюнул на пол.
Барлоу отер пыль с неглубокой выемки, которую им удалось проделать после стольких трудов. Внутри камня Зодчих показалось два переплетенных металлических жгута.
— Думаю, они проходят через всю стену, — предположил он.
Я крепче сжал нож в кулаке и посмотрел на лезвие. Иногда я наказывал тех, кто приносил дурные вести. Приятно, знаете ли, сорвать гнев на другом.
— Возможно, так оно и есть, — процедил я сквозь зубы.
И прежде чем Толстяк Барлоу вновь успел открыть рот, рискуя получить прозвище Мертвый Толстяк, я развернулся и поспешил обратно к таинственному шкафчику. При желании туда можно было бы законопатить полусогнутый труп. В шкафчике не было ничего, кроме пыли. Я вытащил меч и только потянулся, чтобы обследовать заднюю стенку, как послышался странный звук, будто колокольчик зазвонил.
— Внешние датчики неисправны. Биометрические отключены. — Голос, раздавшийся из ниоткуда, был размеренным, а слова, похоже, не лишены смысла.
Я оглянулся по сторонам, затем снова уставился в проем. Братья встрепенулись и начали подниматься.
— Что за язык? — спросил Макин. Все остальные озирались в поисках призраков, но Макин всегда задавал правильные вопросы.
— Будь я проклят, если знаю. — Я владел несколькими языками, шестью достаточно свободно, чтобы поддержать разговор, и еще столькими же, чтобы понять, о чем идет речь.
— Пароль? — произнес голос.
Теперь я понял.
— Выходит, ты можешь говорить на языке Империи, дух. — Я продолжал высоко держать меч, надеясь увидеть того, кто говорит. — Покажись.
— Укажите ваше имя и пароль.
Под слоем пыли на задней стенке я увидел мигающие огоньки, похожие на ярких зеленых червячков.
— Ты можешь открыть дверь? — спросил я.
— Секретная информация. У вас есть допуск?
— Да. — С моей точки зрения, четырех футов острой стали вполне достаточно, чтобы получить любой допуск.
— Укажите ваше имя и пароль.
— Сколько времени ты находишься в этой ловушке, дух? — спросил я.
Вокруг меня собрались братья. Все они смотрели внутрь проема. Макин перекрестился, Красный Кент сжал свои амулеты, Лжец достал из-под кольчуги собственноручно изготовленный оберег.
Довольно много времени зеленые черви копошились на задней стенке, излучая свет из-под пыли.
— Тысячу сто одиннадцать лет.
— Что тебе нужно, чтобы открыть дверь? Деньги? Кровь?
— Ваше имя и пароль.
— Меня зовут Онорос Йорг Анкрат, моим паролем является право, дарованное Богом. Теперь открывай чертову дверь.
— Ответ неверный. — Невозмутимость духа начала нервировать. Стань он видимым, немедленно проткнул бы его насквозь.
— Да что ты вообще можешь знать через одиннадцать столетий, кроме того, что находится за панелью. — Я пнул ее ногой, надеясь таким образом придать словам большую значимость: она отвалилась, заскользив по полу через всю комнату.
— Нет доступа в покои номер двенадцать.
В поисках вдохновения я глянул на братьев. Более тупых физиономий в жизни не видел.
— Одиннадцать сотен лет — слишком долго, — заметил я. — Разве тебе не одиноко было сидеть в темноте все эти долгие годы?
— Был один.
— Ты был один. И снова останешься один. Мы можем так замуровать вход, что больше тебя никто и никогда не найдет.
— Нет. — Голос оставался бесстрастным, но что-то безумное происходило с огоньками.
— Хочешь, мы тебя освободим. — Я опустил меч.
— Свободы не существует.
— Тогда чего тебе надо?
Ответа не последовало. Протиснулся внутрь проема, чтобы дотронуться до дальней стенки. Под слоем пыли поверхность оказалась стеклянной и прохладной.
— Ты был один, — произнес я, — пойманный в темноте, длившейся тысячу лет, с тобой оставались лишь воспоминания о друзьях.
Чему он был свидетелем, этот древний дух, пойманный в ловушку Зодчих? Он пережил День тысячи солнц, наблюдал за концом самой великой Империи, слышал стенания миллионов.
— Создатель заложил в меня возможные варианты и точный ответ на случай непредвиденных обстоятельств, — сказал дух. — Из-за продолжительной изоляции возникли нестыковки. Важно ограничение памяти.
— Воспоминания — опасная вещь. Ты снова и снова прокручиваешь их, пока не разъяснишь себе каждый штрих, не рассмотришь под разными углами, но все равно найдется шип, о который поранишься. — Я заглянул в закоулки собственного сознания. Быть пойманным в ловушку — значит постоянно возвращаться к гибели родных. — С каждым днем воспоминания становятся только тяжелее, пусть ненамного, но они пригибают тебя к земле. Они наполняют воздух вокруг, чтобы ничто другое к тебе не проникало, и ты вынужден плести собственный саван, создавать кокон, все больше впадая в безумие. — Огоньки сновали под пальцами, то гасли, то загорались вновь в такт моему голосу. — Ты сидишь здесь, а те, кто остался в прошлом, встают рядом плечом к плечу. Ты слышишь их приближение и проклинаешь давших тебе жизнь.
Свет заструился под стеклом и моей ладонью, словно тек по венам, затем вспыхнули маленькие молнии. Я ощутил в ладони покалывание. На мгновение мне показалось, что я нашел родственную душу.
— Знаю, чего ты хочешь, — сказал я. — Ты хочешь забвения.
— Да.
— Открой дверь.
— Электромагнитные болты истощились шестьсот лет назад. Дверь не заперта.
Я вогнал меч внутрь проема. Стекло разбилось, яркая вспышка света озарила помещение. Я налег на клинок — он прошел сквозь что-то мягкое и податливое, похожее на плоть, потом захрустело, словно птице перебили крылья. В грудь ударило, я отлетел назад, но Макин меня поймал. Когда блики в глазах пропали, я увидел меч в дальней стене, дымящийся и почерневший.
— Немедленно откройте эту чертову дверь! — Я оттолкнул Макина.
— Но… — начал было Барлоу, мне было не до возражений.
— Она не заперта. Горгот, Райк, рваните ее. Барлоу, тоже подсоби, хоть раз сделай так, чтобы от тебя, жирный боров, был толк.
Они сделали, как я приказал, напряглись до предела, исполняя то, что от них требовалось, они весили почти полтонны на троих. Сначала ничего не сдвинулось с места. Потом тоже, а затем без единого скрипа петель огромная дверь приоткрылась.
34
Дорога может длиться бесконечно, но не мы. Ветшаем, ломаемся. С возрастом с людьми происходят разные вещи. Кто-то со временем закалится, другие обретут прозорливость. Брат Элбан был несгибаем, как старая кожа. Но в конце пути все же начал сдавать. Может, это всего лишь страх, мелькнувший в глазах. Словно рыба на нерест, он всю жизнь плывет против течения, зная, что нет для него мелководья или тихой заводи. Иногда я думаю: а не даровать ли Элбану быструю смерть до того, как страх убьет в нем человека? Тем самым я проявил бы к нему милосердие.