Не это было ценой за приезд Мари-Лауры, а чтобы навестить его, что и породило такое неверие в Кингсли. Во время их совместных ночей, когда Кингсли опускался на колени у ног Сорена или лежал под ним, или подчинялся его дисциплине, Сорен всегда говорил ему, как мало он значил, как мало он стоил. Кингсли знал, что он был всего лишь телом для Сорена, телом, которое использовали и злоупотребляли, и отбрасывали, когда он насытится. Так почему… почему Сорен сделал эту милость для него?
В этом не было никакого смысла. И все же…
Черный автомобиль продолжал осторожно петлять по единственной дороге, которая вела от узкого шоссе к школе. Кингсли одиноко стоял в морозном декабрьском воздухе, ожидая ее приезда. Сорен сыграл с ним в тысячи страшных игр разума после их первой ночи вместе в эрмитаже. В некоторые дни Сорен отказывался признавать его существование. Кингсли хотел поговорить с ним, и Сорен продолжал заниматься, чем он занимался, как будто Кингсли был каким-то призраком, пытающимся и терпящим поражение в попытке связаться с живыми. В другие дни Сорен следил за каждым его шагом, смотрел и критиковал. Кингсли приходилось перешнуровать обувь, домашнее задание переписывать более опрятным почерком, переодевать одежду без причины, а лишь потому, что Сорен приказал ему. Однажды в эрмитаже, Сорен сказал Кингсли, что он больше не желает продолжать эту игру вместе, что он устал от этого, устал от него. Кингсли упал на колени в страхе и умолял Сорена, чтобы тот дал ему еще одну ночь, еще один шанс. Слезы струились из уголков глаз Кингсли, пока он не заметил едва различимую улыбку, играющую в уголках губ Сорена. В ярости, он вскочил на ноги и бросился с кулаками на Сорена. Тот перехватил удар с шокирующей силой и ловкостью.
- Самообладание, Кингсли, - прошептал он, пока Кинг изо всех сил пытался вырваться из этой железной хватки.
- Я ненавижу тебя. – Эти слова Кингсли сказал на английском языке. Они были слишком уродливыми для французского.
- Я знаю. Я знаю, ты ненавидишь меня. Но я не ненавижу тебя. Ненависть - это слишком сильное слово, чтобы описать мои чувства к тебе.
- Почему… почему ты делаешь это со мной?
В ответ Сорен выпустил его руку. Кингсли бросился на него снова и Сорен пнул его в бедро, заставив растянуться по полу. Он встал, не желая сдаваться, хотя он знал, насколько бесполезна борьба. Но Сорен уселся ему на колени и толкнул его обратно на пол. Зарывшись руками в волосы Кингсли, Сорен держал его неподвижно на холодной твердой древесине.
- Я делаю это по одной и только одной причине… - прошипел ему в ухо Сорен. Тело Кингсли напряглось от ярости, и гораздо более нежелательного прилива желания, которое он никогда не мог преодолеть, когда Сорен прикасался к нему. - Я получаю от этого такое же удовольствие, как и ты.
И в ту ночь, пока Сорен избивал его и трахал снова и снова, он делал это в полной тишине, даже когда Кинг просил о пощаде ни единого слова. Только на рассвете Сорен заговорил с ним, и то сказал только одно слово.
Прощай.
Так что это не удивило бы Кингсли, вообще, если обещанное свидание с сестрой было ничем, кроме как хитроумной каверзой от имени Сорена. Кинг был уверен, где-то в одном из зданий, Сорен стоял у окна, наблюдая за происходящим. Машина притормозит возле Кингсли и остановится, а кто-то - священник, монахиня, раввин или даже все, Кингсли знал, выйдет и взглянет на него с удивлением. И никакой Мари-Лауры. Почему он старался пройти через этот фарс, было за пределами его понимания. Но Сорен устроил эту шутку и Кинг сделал бы что угодно для Сорена, даже унизил себя, стоя час на морозе в ожидании сестры, которая никогда не приедет.
Автомобиль все приближался. Кингсли засунул руки глубже в карманы. Оглядевшись вокруг, он увидел лица своих одноклассников в окнах учебного здания, кабинетах, библиотеке, все ожидали в тепле и уюте внутри, наблюдая за ним. Он пытался подготовить себя к унижению, что почувствует, когда визит Мари-Лауры окажется не более, чем игрой ума Сорена. Сорен... Кингсли увидел лицо пианиста, которое, он дошел до того, что ненавидел так сильно, как и любил, ожидающее в верхней комнате учебного корпуса. Кингсли выдохнул и оторвал взгляд от совершенного лица Сорена и обратил его к машине. Она замедлилась, практически останавливаясь. Но она не остановилась. Еще нет. И, тем не менее, пассажирская дверь начала открываться и появились две маленькие ножки в черных туфлях с ленточками, которые обвивали лодыжки.
- Кингсли! - окликнул голос, которого он не слышал уже больше года. Его глаза едва могли воспринять происходящее, его сердце едва могло сдержать счастье, ноги едва могли удерживать его, когда сестра бежала к нему и обхватила его своими руками.