- Ты не будешь?
- Я не могу... Ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. – Впервые за несколько дней на его губах появилась едва заметная улыбка.
- Ты можешь... - он мог, если причинит боль Мари-Лауре. Если будет обращаться с ней, как и с Кингсли с насилием и пренебрежением, избивая ее и унижая, подвергая каждому виду сексуальной деградации, тогда они бы могли стать любовниками. Но только потом.
- Я не буду. Она меня не интересует в таком плане. Только ты.
Надежда наполнила сердце Кингсли.
- Только я? Почему?
Легкая улыбка Сорена расползалась по всему его лицу. Кингсли едва мог дышать от этого зрелища. Даже Мари-Лаура, пылающая от любви и свадебного сияния, не выглядела так прекрасно как эта улыбка.
Сорен ласково прижался ладонью к левой щеке Кингсли, и он закрыл глаза, наслаждаясь единением кожи Сорена и своей. Сколько еще пройдет времени, прежде чем он снова ее почувствует?
- Ты еще спрашиваешь? - прошептал Сорен.
- Да.
Сорен больше не говорил, но Кингсли ощутил прикосновение его губ к своим. И тогда он понял истину. Сорен не женился бы на Мари-Лауре если бы любил ее. Сорен женился на Мари-Лауре потому, что любил его.
Кингсли ощутил нежелание Сорена, когда тот отстранился. Подобный поцелуй всегда был предшественником бурной ночи. Страстный Кингсли не знал страсть, пока не приехал в католическую школу и не узнал о страстях Христовых. Страсть до Сорена едва ли ассоциировалась с похотью, сексуальным голодом и удовольствием. Теперь она вышла на новый уровень, обрела истинное значение. Теперь страсть была тем, что он испытывал к Сорену. И страсть была тем, что Сорен делал с ним.
- Я должен идти, - сказал Сорен и Кингсли открыл глаза.
- Я понимаю.
- Я знал это. Она тоже поймет... так или иначе.
- Ты расскажешь ей о себе? - спросил Кингсли.
- Она твоя сестра. Ты сам как думаешь? Сказать ей? Или нет?
Мари-Лаура будет раздавлена, узнав за какого человека она вышла замуж, но еще больше будет раздавлена, если он не прикоснется к ней не объяснив почему.
Перед Кингсли стоял выбор. И он знал правильный ответ.
- Не говори ей, - сказал он. - Не сейчас.
- Если ты считаешь, что так будет лучше.
- Считаю, - соврал он, не смотря в глаза Сорену.
Он поднял взгляд и увидел, что Сорен смотрит на дверь часовни, глядя на нее будто на врага, который должен быть побежден.
- Ты не хочешь идти к ней.
- Нет, - ответил Сорен. - Я хочу остаться с тобой.
- Тогда останься со мной. Останься навсегда.
Сорен снова прижался к его губам и поцеловал его глубоким, медленным поцелуем, поцелуем чистого господства. Он завершил поцелуй и выпрямился во весь рост. Кингсли никогда не видел его более привлекательным и более несчастным.
- Вот почему я женился на ней, Кингсли. Чтобы я смог это сделать.
Поцелуй все еще обжигал губы Кингсли, момент все еще висел в воздухе, словно финальная нота фортепианной сонаты.
Сорен отвернулся и сделал один шаг, но остановился, развернулся и резко прижал Кингсли к стене часовни. Первый поцелуй был своего рода извинением от Сорена, второй - объяснение. Но этот поцелуй, третий и последний, был нападением. Кингсли позволил Сорену прикусить его губы, вонзить пальцы в его горло...
- Пощады... - прошептал Кингсли под зубами Сорена. Сорен немедля остановился.
- Просишь пощады? Или благодаришь? - спросил он. (Прим. merci (фр. «спасибо»),меrcy (англ. «пощады!»))
Кингсли поднял руку и вытер кровь с губ.
- Разве это имеет значение?
Сорен покачал головой.
- Нет.
Сорен оторвался от Кингсли и ушел в самую длинную ночь в году. Конечно, так или иначе Мари-Лаура поймет, даже если Сорен не расскажет о себе. Так было лучше для всех. Деньги означали свободу - свободу делать все, что они пожелают. Для Кингсли и Сорена они значили, что молодые люди могли быть вместе, не боясь, что подумают другие. Для Мари-Лауры... Кингсли не знал, что они будут значить для Мари-Лауры, но определенно что-то между тонким, как любовь и материальным, как деньги, она могла выбрать позже.
Да... конечно она поймет...
Bien sûr.
Но она не поняла.
***
Кингсли стоял с Мари-Лаурой в крошечной кухне в гостевых покоях, которые они заняли с Сореном. Святые отцы Святого Игнатия пообещали, что она может остаться до конца учебного года, пока Сорен будет заканчивать первый год обучения. Насколько студенты боялись Сорена, настолько священники любили его. Кингсли знал, что отец Генри сделает что угодно, чтобы удержать Сорена в школе Святого Игнатия, даже усыновит его, если потребуется. И Мари-Лаура нашла себе применение. Она пытала мальчишек французским, помогала отцу Альдо готовить на всех. Девушка каждый день работала в библиотеке, расставляя книги и подбадривая мальчиков продолжать работать, продолжать учиться, продолжать читать. Вскоре она стала идеальной женой учителя. И все же...