- Я не понимаю. Я думала, он любит меня, - сказала Мари-Лаура Кингсли, пока осторожно расставляла кружки в шкафчик.
Кингсли услышал в ее голосе страдание, печаль.
- Что такое? Вы поругались?
Он старался выразить в голосе любопытство и легкость. Он ненавидел себя за то, что испытывал легкость от ее боли. Но мысли о том, как Мари-Лаура спит в одной постели с Сореном каждую ночь вызывали у Кингсли приступы ревности. Это он должен быть в постели с Сореном, а не она. Он жаждал их ночей в эрмитаже, засыпать и просыпаться рядом с телом Сорена.
- Non, мы не поругались. Я ругаюсь. Он слушает. Я могла бы просто выцарапать ему глаза, а он будет просто сидеть и слушать. - Она покачала головой, и слезы начали катиться по ее щекам. Кингсли встал и положил руку ей на плечо. Он ничего не говорил, только ждал. - Кингсли, он не прикасается ко мне. Никогда. Ни разу. Ни в нашу брачную ночь, ни до, ни после. Никогда.
Кингсли мог заплакать от облегчения. Он боялся, что Сорен, как и любой другой мужчина, повстречавший Мари-Лауру, поддастся ее красоте.
- Он сложный. - Совесть грызла Кингсли. - Попроси его объяснить, почему он не хочет быть с тобой... может, тогда ты поймешь.
- Я не хочу понимать. - Она поставила кружку с таким грохотом, что та разбилась о столешницу. - Я хочу, чтобы мой муж прикасался ко мне.
Мари-Лаура сползла на пол, и ее хрупкое тело содрогнулось от волны постигшей ее печали. Кингсли опустился на колени рядом с ней и крепко обнял сестру.
- Прости...
Он не знал, что еще сказать. Что еще он мог сказать? Как сильно он любил Сорена, он все же не мог видеть, как несчастна его сестра. Они должны рассказать ей… или как-то показать.
- В чем дело? - прошептала Мари-Лаура. – Что со мной не так?
- Ничего. Абсолютно ничего. - Кингсли поднял ее заплаканное лицо и улыбнулся ей. - С тобой все в порядке. Это он. Обещаю, это он.
- Есть... - она сделала паузу, чтобы подавить рыдание. - Есть кто-то еще?
Кингсли слегка напрягся. Что ему ответить на это? Он должен рассказать ей о Сорене. Но он не мог. Сорен сказал, что объяснит ей, когда настанет момент. Как сильно Кингсли любил свою сестру, так же он был предан Сорену с той ночи в лесу.
- Кингсли... - Мари-Лаура прижалась ладонями к его лицу и смотрела на него с еще большей темнотой и решимостью, чем его младшая сестра, по его представлениям, была способна. Каким-то образом она ощутила, как его трясет от страха, страха, что он расскажет без разрешения Сорена. - Он твой друг. Расскажи мне, что ты знаешь. Есть кто-то еще?
- Может быть.
Она выбралась из его объятий и встала.
- Мари-Лаура... в чем дело? Что...
Ее спина стала натянутой как струна. Лицо стало жестким как гранит, наполнявший окружающие их холмы. Ее глаза сверкали. «Может быть...» Эти слова разожгли огонь в глазах Мари-Лауры. Они горели так ярко, что Кингсли опасался за свою безопасность. Такая ярость могла испепелить весь мир и оставить лишь прах за собой.
- Если это правда... если есть кто-то еще... тогда, если я должна, я обойду весь мир...
Она перестала дышать. Слезы прекратились. Она посмотрела на Кингсли, но смотрела не на него, а сквозь него.
- Мари-Лаура?
Кингсли едва узнавал ее.
- И я убью эту суку.
Глава 35
Север
Настоящее
Сорок пять минут езды отделяло особняк Норы от приходского дома Сорена. Кингсли еще раз проклял безумие, которое удерживало самых важных людей в его жизни так далеко от города, где он хотел их. Священник, заслуживший такую репутацию, с образованием и эрудицией как у Сорена, должен быть в Нью-Йорке и читать проповеди для образованных масс, или преподавать в иезуитском университете, не растрачивая свои таланты на одомашненный маленький городишко с всего-навсего самыми консервативными грешниками, под его опекой, которые совершали грехи настолько банальные, что не стоило даже заморачиваться об их отпущении. Кингсли временами задавался вопросом, не жили ли Нора и Сорен за пределами Нью-Йорка, потому что в нем жил он.
- Merde.
Кингсли выругался с горечью, когда свадебный кортеж на краю Уэйкфилда остановил его поездку. Лошадь и карета, везущая застенчивую невесту и ее ничем не примечательного жениха, медленно тарахтела через перекресток, с сотней улыбающихся, смеющихся гостей, которые следовали пешком.