Огромная люстра, украшение столовой, лежала, переломив обеденный стол пополам. Весь пол был усыпан осколками лампочек и щепками, обод люстры помялся, оборванная цепь валялась на полу словно дохлая змея. Кристоф выругался — больше ничего сделать он не мог.
— Если бы мы сидели за столом и не успели отпрыгнуть…
— Ты вовремя решил меня поцеловать, — пробормотала Эльма, все еще не пришедшая в себя от шока.
— Ты как? — Он заботливо заглянул ей в глаза.
— Я… — Она закрыла рот ладонью. Во второй раз за последние несколько дней она подвергалась смертельной опасности. — Скажу, что с тобой непросто быть рядом, Кристоф фон Адлертрененштайн. Но твои поцелуи спасают от смерти. В буквальном смысле.
Он глядел на Эльму подозрительно.
— Похоже, ты еще в себя не пришла.
— Вполне пришла! — заспорила Эльма. — Надо позвать Экберта.
— Господин Кристоф! — Дворецкого звать не понадобилось, он уже прибежал, вероятно услыхав грохот. — О господи!
— Экберт, как видишь, замок разваливается прямо на глазах. — Кристоф нацепил на лицо непроницаемое выражение. — Лишь счастливая случайность помогла мне и госпоже Фиески избежать если не смерти, то тяжелых увечий. Пожалуйста, проследи за уборкой и выясни, почему оборвалась цепь. А я провожу госпожу Фиески в ее комнату. Ей следует отдохнуть.
Эльма собиралась запротестовать — в конце концов, она еще не начала ужинать, — однако Кристоф уже взял ее под руку и повел прочь из столовой, оставив шокированного дворецкого стоять среди обломков.
— Экберт разберется, — не терпящим возражений тоном заявил он, хотя Эльма и не думала его о чем-то спрашивать или в чем-то упрекать. — А я хотел бы обсудить все это с тобой наедине. И Экберт это поймет. Идем.
— Может быть, выпьем вина у тебя в кабинете?
— Нет. Мы идем в твою комнату. Точка.
Такая настойчивость показалась Эльме странной, однако она не стала возражать. Наверное, у Кристофа есть причины так поступать…
Они прошли по лестнице и по коридору. Эльме казалось, что ладонь Кристофа, лежащая у нее на руке, прожигает рукав блузки. Он распахнул дверь комнаты Эльмы, пропустил ее вперед и закрыл дверь. Слышно было, как щелкнул замок.
— Я думаю, что… — Эльма повернулась к Кристофу, но договорить не смогла: он заключил ее в объятия и поцеловал.
В полутьме царивших в комнате сумерек, в цветочных запахах вечера этот поцелуй отозвался в Эльме словно звон китайских колокольчиков — нежным перебором струн души. Зарывшись пальцами в светлые волосы Кристофа, она привстала на цыпочки, чтобы быть ближе к нему, чтобы ему было удобнее и легче целовать ее. Впрочем, вряд ли он испытывал неудобства: такое ощущение, будто он уже целовался с Эльмой бессчетное число раз, знал все ее маленькие желания, движения, вздохи. Он знал, что нужно прикоснуться к точке у нее за ухом, что ей нравится, когда пряди ее волос пропускают между пальцами, и что прикосновение его губ к коже под веками — одно из самых изысканных наслаждений. Как будто Кристоф знал Эльму тысячу лет, а не несколько дней. Как будто…
— Кристоф. — Она выдохнула его имя ему в губы. — Что…
— Ничего не говори, — прошептал он в ответ. — Пожалуйста, ничего не говори. Просто будь со мной.
Эльма попыталась отстраниться, молча взывая к голосу разума.
— Мы не можем…
— Мы можем все.
— Но я…
— Ты самая желанная женщина на земле, — шепнул он. — Самая красивая. Самая лучшая. Будь со мной, Эльма. Здесь и сейчас.
И голос разума умолк, едва пискнув.
Он был нежен, неистов, очарователен. Их руки сплетались, пальцы сцеплялись с пальцами, поцелуи горели на коже. Хотелось приникнуть всем телом и никогда не отстраняться — дикое, невыполнимое желание, которое в такие моменты кажется выполнимым. Эльма шептала имя Кристофа, а он шептал ее имя и говорил ей, как она прекрасна и как хорошо быть с ней. Далеко не все мужчины так умеют. Далеко не все мужчины могут прикасаться так, что хочется провести вечность в их объятиях. Он был один такой — для нее.
Кристоф.
Человек, которого она любила.
Когда они оба немного пришли в себя и лежали обнявшись, Эльма пробормотала:
— Твоя мать нас убьет.
— Если узнает, — возразил Кристоф. Потом, помолчав, уточнил: — Вернее, когда узнает.
— А ты думаешь, что она может узнать?
— Замок — это замкнутый мирок. Наверняка Экберт понял, куда мы пошли и зачем.
— О, но Экберт никому не расскажет.
— У вас с ним не любовь, так что может и рассказать.
— Это старые новости, Кристоф. Мы помирились утром, пока тебя не было.
Он хмыкнул.
— Вот как? Если ты переломила отношение Экберта к себе, то ты практически идеальная женщина, Эльма Фиески!
— Для кого? — уточнила она, чувствуя, как замирает сердце.
— Для меня. Может быть. — Он перекатился на бок и пригреб Эльму к себе так, чтобы смотреть ей в глаза. Насколько можно было разглядеть их в полутьме: света в комнате было очень мало, только тот, что проникал в окно. А немного света может проникнуть в окно старинного замка ночью. — Я не знаю пока ничего и ничего не могу тебе обещать. Ты удивительная, Эльма. Я понял это почти сразу. Может, для других ты и не такая, но мне показалась удивительной.
— Что ж ты на меня рычал, если я такая удивительная?
— Из чувства самосохранения.
— Вот как?
— Да, я не люблю ошибаться.
Эльма глубоко вздохнула, пытаясь разобраться. Нужно было делать это осторожно, чтобы Кристоф не утратил откровенного настроя и не замкнулся — Эльма уже поняла, что такие вещи в его стиле.
— Тогда не стоит торопиться, — рассудительно произнесла она.
— Может быть. А может, и стоит. Я не поторопился сегодня? Эта люстра…
— Вдохновила тебя? — Эльма негромко засмеялась. — И ты подумал, что если сейчас не будешь со мной, то иного шанса может и не представиться?
— Да, именно так я и подумал. — Кристоф произнес это убийственно серьезно.
— О! — Эльма провела кончиками пальцев по его щеке. — Я и не думала шутить по этому поводу. Просто сейчас мне очень хорошо и легко, и я не желаю размышлять о том, что нас обоих чуть не убило упавшей люстрой.
— Хорошо. Давай оставим это на завтрашний день. А сегодня…
— …Есть еще целая ночь, — подхватила Эльма.
15
Эльма проснулась и, не открывая глаз, пошарила рукой в поисках Кристофа, не обнаружила его и приоткрыла глаза. Только смятые простыни и вмятина на подушке свидетельствовали о том, что он здесь спал. И еще — приятное ощущение во всем теле. Эльма лениво потянулась, словно кошка на солнышке. Прошедшая ночь казалась волшебной сказкой. Неужели это действительно случилось с ней? Кристоф отвел ее в комнату, всю ночь занимался с ней любовью, и их никто не побеспокоил.
Похоже, она недооценивала Экберта! Наверняка благодарить за непотревоженность нужно дворецкого.
Эльма приняла душ, оделась, постаралась придать кровати более-менее приличный вид (хотя слуги наверняка все поймут, в замке сложно скрыть отношения, перешедшие в стадию близости) и вышла из комнаты. В коридоре встретилась улыбающаяся Анна.
— Доброе утро, госпожа Фиески! Господин граф ждет вас к завтраку на лужайке.
— С удовольствием! — Эльма вся сияла. Ей казалось, что она похожа на электрический фонарик.
Кристоф сидел за столиком. При виде Эльмы широко улыбнулся и поднялся ей навстречу. Она подошла, получила легкий поцелуй в губы и уселась напротив.
— Выспалась?
— Как ни странно, да. — Ей хотелось улыбаться все время — так хорошо было. — А ты?
— Как ни странно, да. — Он тоже улыбался. Этим утром все было хорошо. Никакого недоверия, никакого раздражения.
— Завтра мне нужно будет уезжать, — огорченно произнесла Эльма. Эта мысль пришла ей в голову, пока она принимала душ, и слегка расстроила. — Что мы будем делать?
— Мы? — вздернул бровь Кристоф.
— С Блэклоком. Ведь с ним по-прежнему нужно что-то делать! И ведь люстра упала не сама?