С такими мыслями он вернулся в Нидерланды. Когда он отъехал от Дрездена на один день пути, его догнали в Лейпциге целых три любовных письма от Анны. Все они были написаны в течение нескольких часов после его отъезда. Он был занят другими делами – узнавал мнения и предсказания о европейском религиозном кризисе и о политике Филиппа, а потому не нашел времени, чтобы ответить на горячую страсть Анны. Его брат Людвиг, который теперь был его постоянным спутником, сочинил для него подходящий галантный ответ, который Вильгельм, не воспринимавший свою невесту всерьез, переписал и отправил ей.
6
Вернувшись в Брюссель, он сообщил регентше Маргарите часть того, что услышал в Германии. И сказал ей, что все правители верят, что Филипп планирует вооруженное нападение на нидерландских лютеран и намерен получить для этого помощь от французов. Все они в это верят и этого боятся. Вероятно, в его докладе была немалая доля правды, потому что слухи о планах Филиппа действительно существовали. Но Вильгельм вполне осознанно извлекал максимум пользы из того, что услышал, считая крайне важным предупредить Филиппа, что о планах, которые тот замышляет, знают уже не только в Нидерландах, но и в других странах. Вильгельм надеялся, что если короля не сможет остановить ничто, то, возможно, остановит боязнь поссориться с немецкими правителями.
Следующим шагом было заставить Филиппа сдержать слово, которое тот дал Генеральным штатам летом 1559 года, когда они предоставили ему субсидию. Тогда король согласился вывести все испанские войска, но прошло больше года, а он еще ничего не сделал для этого. Вильгельм твердо решил заставить королевскую руку двигаться быстрее. Он и помогавший ему Эгмонт вместе пригрозили, что подадут в отставку из-за того, что связь с испанской армией разрушает доверие к ним народа, отчего они не могут выполнять свои обязанности как штатгальтеры. После этих слов даже Гранвела посоветовал Филиппу сдаться, и в январе 1561 года войска ушли в Испанию. Филипп согласился спокойно, но это было зловещее спокойствие: король был достаточно умен и понимал, что может украсть победу у нидерландцев, рассеяв их самые худшие подозрения, а когда придет время, он без большого труда пошлет к ним новую армию.
Уступив в вопросе об армии, он не пошел на уступки в другой, более важной части своей политики – в вопросе о Церкви. Религиозная политика, которую было решено проводить в Нидерландах, должна была столкнуться с трудностями, потому что в этом случае король не мог рассчитывать, как в Испании, на сильную поддержку со стороны большинства своих подданных. Большинство нидерландских католиков были совершенно равнодушны к этой проблеме. Первая волна воскресшего католицизма лишь совсем недавно разбилась о землю их страны; их вера еще была добродушной, как в эпоху Возрождения, и не имела ни капли той силы, которая ведет людей в крестовые походы. Особенно слаба она была у дворян, которые считали священников просто теми, кто своими разрешениями при случае может избавить их от неудобств, создаваемых верой. Один прелат, серьезно относившийся к своему служению, жаловался, что одна дама попросила у него разрешения есть мясо в Великий пост из-за ее слабого здоровья; «но мне говорят, что накануне ночью она танцевала», – возразил он на это. Другие просители были ему еще неприятней. «Я не люблю давать разрешение тем, кто не нуждается в нем по-настоящему, особенно графу Эверстайну, который молод, силен и каждый день напивается допьяна». Женские монастыри стали убежищами для непригодных к замужеству дочерей богатых родителей, а мужские для лишних сыновей; и уровень набожности в жизни католиков, которые всегда склонны брать за образец монашескую жизнь, опустился ниже, чем когда-либо за всю историю Нидерландов. Поскольку торговая или профессиональная карьера предоставляли умному человеку больше возможностей, чем церковь, она уже не имела в своем распоряжении лучшие мозги страны. Ее умственный и нравственный уровень стал ниже.