Вскоре после этого Вильгельм убедил Эгмонта совместно с ним направить предварительное письмо регентше Маргарите, в котором они оба должны были заявить ей, что не желают больше заседать в Государственном совете, поскольку так с уважением выслушивают только мнение кардинала Гранвеллы. Как он и предвидел, Маргарита стала умолять их остаться: она знала, какое впечатление их уход из Совета произведет на народ, и не могла рисковать. Сам Гранвелла, полностью понимавший, что делается вокруг, направил Филиппу письмо, в котором уверял, что ничего серьезного не происходит; но, добавил он, невозможно узнать, что происходит в уме принца Оранского. Что касается пасквиля на него самого, который якобы был сыгран актерами в масках на одном из праздников, устроенных принцем, он не смог выяснить, было это на самом деле или нет. Планируя менее радикальные, чем убийство, способы избавиться от своего главного противника и стараясь выиграть время, он писал доклады о том, что принц Оранский, согласно достоверной оценке, имеет долгов примерно на миллион флоринов и больше не может нигде получить кредит. Возможно, этот сумасбродный и расточительный молодой дурак уже сам вырыл себе яму и упал в нее, потому что примерно в то время, когда он женился в Германии, в Нидерландах ходили слухи, что он собирался, чтобы расплатиться с кредиторами, продать свое имущество в Нидерландах и уехать в другую страну. Если эти надежды не оправдаются, то, может быть, король предложит ему место губернатора далекой Сицилии? Так предполагал Гранвелла, но он надеялся напрасно.
Хотя Вильгельм глубоко увяз в долгах, он вовсе не тонул в этой трясине. Он был упорным, стойким, а за предыдущие несколько лет стал более проницательным в политических вопросах и более решительным в вопросах морали. Он все более открыто проявлял себя как главный противник политики короля. Весной того, 1562 года во Франции началась первая религиозная война, и тогда Филиппу, хотевшему не больше и не меньше как увидеть Францию единой и готовой под его руководством присоединиться к европейскому крестовому походу, стало ясно, что, если он сможет послать войска из Нидерландов на помощь Екатерине Медичи, гугеноты могут быть окончательно разгромлены. И регентша Маргарита, и кардинал Гранвелла возразили ему, что его пожелание будет иметь самые худшие последствия для Нидерландов, но Филипп был упрямым, и им оставалось только сообщить его требование Совету. Вильгельм с необычной для него прямотой заявил, что король не имеет власти командовать и что отправка армии без согласия Штатов противоречит законам и обычаям Нидерландов. А поскольку Вильгельм был главнокомандующим, его заявление, разумеется, положило конец планам Филиппа.
Гражданская война во Франции дала Вильгельму много пищи для размышлений. Гражданская война, разрушение государственного механизма, казалась ему величайшим из зол, самым осуждающим из обвинительных приговоров для любого правительства, которое настолько сбилось с верного пути, что позволило ей случиться. Но гражданские войны способны перекидываться на другие территории, особенно туда, где для них есть те же коренные причины. Он все более горячо надеялся, что помешает бескомпромиссной религиозной политике короля привести Нидерланды к «опасной вспышке гражданской войны».
Его самого тоже затронула французская катастрофа, и самым непосредственным образом. В городе Оранж, где он был суверенным правителем, произошло крупное восстание гугенотов, с которым должен был справиться замещавший его городской наместник. Из-за этого Вильгельму пришлось иметь дело с папой, который был для него не только святым отцом, но и соседом-землевладельцем (по папским владениям в Авиньоне). Заявляя о своей верности церкви, Вильгельм старался удержать от крайностей своих французских подданных обоих вероисповеданий, а это была неблагодарная задача, и к тому же деликатная оттого, что он знал: Филипп Испанский должен наблюдать за ним, чтобы по действиям в Оранже яснее предугадать его будущее поведение в Нидерландах.
Тем временем эмиграция, вызванная религиозной политикой короля, обескровливала фламандскую промышленность, а система местного управления ломалась, потому что никто не хотел проводить в жизнь законы о религии. Неуважение к одной группе законов – это начало неуважения ко всей системе власти, так что и Маргарита, и Филипп признавали, что положение было серьезным, но это признание вело их к разным результатам. Дворянство для Филиппа по-прежнему было первым препятствием, которое надо удалить, а для Маргариты – первой частью населения, которую надо привлечь на свою сторону. В июне 1562 года она созвала собрание рыцарей Золотого руна, в очередной раз применив этот освященный временем способ обсудить в неформальной обстановке самые серьезные проблемы страны с главными людьми этой страны. Рыцари Золотого руна на своем торжественном заседании посоветовали регентше созвать Генеральные штаты и послать одного из них – Монтиньи, брата Хорна – в Мадрид, чтобы объяснить королю, что тот должен изменить свою политику. Это были достаточно откровенные высказывания для публичной встречи с регентшей. А на встрече без посторонних под председательством принца Оранского в доме Хоогстратена они договорились, что Гранвелла должен уйти, и более того – осудили религиозную политику короля как неразумную. Вильгельм, уже во многом вставший в политике на сторону оппозиции, теперь пошел еще дальше, и, когда в Брюсселе собрались Генеральные штаты, их участники не только имели обыкновение использовать дворец Нассау как свой постоянный зал для заседания комитетов, но Вильгельм, как с негодованием написала регентша Филиппу, всегда вмешивался в эти заседания, направляя и нацеливая требования делегатов.