Вильгельм не делал ничего незаконного. Как брабантский дворянин, он имел право выступать на заседаниях Генеральных штатов, а что касается остального, то он всегда был щедрым хозяином официальных мероприятий, всегда охотно предлагал своим собратьям-дворянам и членам Штатов пользоваться его домом, всегда любил обсуждать подробности политических проблем без посторонних и неформально. Естественно и неизбежно он стал фактическим, хотя и непризнанным, главой оппозиции и в Генеральных штатах, и за их пределами и, в сущности, поменялся ролями с Маргаритой и перенес управление политикой Нидерландов в свой частный дом. Первый раунд необъявленного боя между Филиппом и Вильгельмом выигрывал, несомненно, Вильгельм.
Тем временем из Германии пришло известие, что эрцгерцог Максимилиан будет избран преемником своего отца в Священной Римской империи. Выборы и коронация наследника должны были произойти во Франкфурте, до которого из Нидерландов было около двух дней пути и куда легко было попасть из дома родных Вильгельма в Дилленбурге. Что могло быть естественнее, чем его просьба отправить его во Франкфурт как представителя правительства Нидерландов? Да, ничего не было естественнее, но ничто не могло сильней встревожить Филиппа. Дело в том, что Филипп и его двоюродный брат эрцгерцог Макс не любили один другого и проявляли свою неприязнь почти открыто. Макс был очень умным молодым человеком с удивительно современными взглядами; он сильно сочувствовал протестантам, из-за чего однажды едва не сменил веру, тогда его остановили только суровые упреки его семьи. И Филипп не хотел, чтобы принц Оранский, который всегда был в очень и даже слишком хороших отношениях с Максом, имел какой-либо шанс возобновить знакомство с ним. Еще меньше король хотел, чтобы Вильгельм имел возможность встретиться с целой толпой немецких правителей-протестантов в дружеской неформальной обстановке, чтобы планировать смуту в Нидерландах. Филипп не мог напрямую запретить принцу Оранскому поехать, потому что Вильгельм был (как неудобно для Филиппа!) суверенным правителем и имел в Германии очень много родственников. Однако он мог указать, что не желает этой поездки. Король так и сделал – и напрямую, и через Маргариту. Но Вильгельм все-таки поехал.
Во Франкфурте, разумеется, обсуждалось положение в Нидерландах, и Вильгельм нашел случай сказать, что недавняя попытка Филиппа помочь Екатерине Медичи была подготовкой к военным действиям против еретиков в Нидерландах. В его словах не было ни большого нарушения тайны, ни чего-то очень необычного: ни один наблюдательный свидетель тех событий не мог думать иначе. Филиппу это было все равно: его не беспокоило, что принц Оранский громко рассуждал о его политике перед слушателями, которым она не нравится. Кроме того, теперь оба его главных противника имели жен из немецких княжеских семей: Эгмонт был женат на сестре курфюрста-палатина, а Вильгельм на саксонке Анне. Это был признак того, что нидерландское дворянство может при случае использовать давнее неработающее утверждение, что Нидерланды – часть Священной Римской империи.