* * *
– Великий Боже, Джой! – раздался издали голос Алана Коллье, когда она упала в его руки. Запахи лекарств окружили ее, наполнив своей вонью чувствительные ноздри, она вымученно склонилась к доктору, пока он увлекал ее в дверной проем. Ее ноги почти ускользали из–под нее, неспособные приспособиться к изменившемуся балансу при переходе с четырех к двум. Коллье был единственным несомненным фактом в мире, который скручивался и вертелся вокруг нее.
Отдаленно она осознавала, о чем говорили восклицающие над ней голоса; она упала на стул, к которому проводил ее Коллье, и попыталась преобразовать свои перегруженные эмоции. Кто–то набросил одеяло на ее дрожащее тело. Винил стула был леденяще холодным под голыми ягодицами, и это быстрее, чем что–либо еще, привело ее в чувство. Она быстро заморгала, чтобы прояснить зрение.
Коллье был здесь, держа у ее рта что–то горячее и жидкое. Она потягивала это, почти задыхаясь от вкуса, и умудрялась глотать, Коллье издавал бессмысленные шумы одобрения и заставлял пить еще. Горячая жидкость остановила беспомощную дрожь. Снова поморгав, Джой почувствовала, как к ней начинают возвращаться зрение и рассудок.
– Люк, – выдавила она, наконец. – Люк… – было тяжело, почти невозможно выговаривать слова. Она отчаянно забарахталась и неуклюже замолотила руками, стаскивая с плеч одеяло. С растущей настойчивостью она искала глаза Коллье, пока он двигался вокруг нее, натягивая одеяло обратно.
Он, наконец, остановился и присел перед ней, взяв ее руки в свои. Они казались ледяными на ее горящей коже.
– Расскажи мне, Джой. Как сможешь, – его голос был якорем невозмутимого разума.
– Люк, – она задыхалась, человеческие слова все еще были густыми и странными для ее языка. – Ранен. Он ранен.
– Где, Джой? Где его ранили?
Горечь поднялась в ее горле, когда она с усилием сконцентрировалась на этом.
– В лесу, на его земле. Он не может двигаться. Алан…
Мгновение его серьезные синие глаза вглядывались в ее лицо. Она хотела, чтобы он понял всю безотлагательность действовать, бежать; он отпустил ее руки и встал прежде, чем она успела в отчаянии завопить на него.
– Жди здесь, Джой, и отдыхай. Я пришлю медсестру, чтобы она приглядывала за тобой, и отправлюсь за помощью. Если он не может двигаться, мне понадобится кто–нибудь, чтобы…
– Нет! – Джой боролась, чтобы удержать истерию в своем голосе. – Нет, никакой помощи. Они стреляли в него. Он не может… – каким–то образом она заставила свой язык сформулировать правильную картину. – Он – волк.
Коллье замер у двери, оглянувшись на нее. На его лице разлилось понимание.
– Великий Боже, – пробормотал он. Был промежуток времени, когда Джой могла видеть, как мелькают мысли в его глазах, обнаженные эмоции, когда он пришел к неизбежному выводу. – Хорошо, – он на миг закрыл глаза и глубоко выдохнул. – Тогда есть ты и я.
На Джой нахлынуло облегчение. Она едва слышала Коллье, пока он говорил с кем–то за дверью, ненадолго исчезнув, чтобы вернуться с охапкой одежды.
– Ты достаточно сильна, Джой? – спросил он, пронзая ее взглядом. – Ты сможешь помочь мне найти его и вернуть обратно?
Не отвечая, Джой встала и сбросила с плеч одеяло. Коллье отвел взгляд и немного вытянул руку, чтобы помочь ей восстановить равновесие; она отвернулась, натягивая позаимствованную одежду, бессмысленную мешающую преграду, на которую у нее не было времени. Была только одна вещь, которая имела значение, одна цель, которая несла ее на подкашивающихся ногах за Коллье, пока он собирал инструменты и вел ее к гаражу за своим офисом, отрывисто отдавая последние распоряжения своим ассистентам и преследуемый озадаченными вопросами ожидающих его в приемной пациентов.
Ее внутреннее зрение было сосредоточено на Люке, в то время как Коллье вывел «Лэнд Ровер» на незагруженную движением центральную улицу и направился из города. Он был жив, она знала это так же отчетливо, как и то, что ее сердце остановилось бы вместе с его. Глухая боль его страданий пульсировала по ее нервам, и она была рада ей. Это означало, что он боролся. Он был жив, и она снова и снова с каждым биением сердца посылала внутренние сообщения по артериям новоприобретенной связи, молясь, чтобы он услышал ее. «Не сдавайся, Люк. Я не позволю тебе уйти».