Комок застрял у нее в горле, она стиснула зубы и уставилась на него, сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладони.
Люк встретил ее взгляд с таким устойчивым вызовом, что потребовалось вся ее решимость, чтобы выдержать его. Его затененное лицо было мрачным.
– Я не забирал твою волю, Джой, – сказал он крайне ровным голосом.
– Тогда какое определение ты даешь этому своему «влиянию»? – бросила она ему. Пламя гнева сожгло слова и поднялось выше. Он был холодом, льдом, встретившим ее огонь.
– Я не забирал твою волю, – повторил он, сверкнув глазами. – Я только заставил тебя забыть свои страхи и…
– Забыть? – она вскинула голову так, что волосы хлестнули ее по лицу. – Забыть все, кроме тебя. В чем разница, Люк?
Их пристальные взгляды встретились. Его зрачки расширились, оставляя узкое зелено–золотое кольцо радужки.
– Не было никакого принуждения, – сказал он крайне спокойно. – У меня нет такой власти.
Внезапно он двинулся, приближаясь к ней настолько быстро, что она вжалась в диван и приготовилась к нападению. Которого не последовало.
– То, что ты чувствовала, Джой, – выдохнул он, опускаясь перед ней, – было настоящим.
– Откуда ты знаешь, что я чувствовала, Люк? – спросила она, дрожа от его близости. – Или ты мог читать мои мысли так же легко, как и управлять ими?
Впервые она увидела мерцание его ледяного спокойствия. Его руки потянулись и замерли в дюймах от ее рук, которыми она сжимала колени.
– Я знаю, что ты была счастлива, Джой, – он глазами бросил ей вызов. – Ты будешь отрицать это?
Джой втянула воздух и задохнулась на опровержении, которое хотела швырнуть в него. Ее видение затуманилось борьбой между гневом и честностью. Она хотела отвергнуть его, оттолкнуть тихую, пронзительную, беспощадную достоверность его слов.
– Счастье, которое ты чувствовала – мы чувствовали – было настоящим, – прошептал он, его пальцы прошлись по ее запястьям, оставляя после себя горячий след. Джой было некуда отступать.
Она попыталась укрыться за стеной слов.
– А сны – их тоже дал мне ты? – память о них заставила ее предательское тело задрожать. – Ты воздействовал на меня таким способом, чтобы заманить в свою постель, как других женщин?
Он застыл, все его мускулы напряглись. Ударная волна его реакции докатилась до нее по полуразрушенной связи.
– Нет, – вымолвил он ошеломленным голосом. – Нет, я не давал тебе снов.
Его глаза озарились каким–то отстраненным внутренним светом. Когда они вернулись к ней, то ярко сверкали.
– У меня были те же сны, Джой, – медленно выговорил он. – С нашей первой встречи, – его пальцы стиснули ее запястья. – Те сны пришли из нас, из того, кто мы есть.
Джой попыталась высвободить свои руки от его хватки, закрыть ими уши и не слышать его, но он держал ее слишком сильно.
– Я это не выбирала, – закричала она. С каждой унцией храбрости и одержимого гнева она все прочней и уверенней противостояла ему. – Мне не позволили выбирать – ничего из этого! Я не хотела этого. Не хотела этого!
Хрупкая нить, связывающая их, покрылась пульсирующей болью, которая душила ее. Его руки скользнули ей на плечи.
– Это случилось из–за того, что мы те, кто мы есть, Джой. Связь между нами была заложена еще в нашей крови – в твоей крови. Это не вопрос желания. Это кое–что, гораздо большее…
– Ты хочешь сказать, – сказала она с внезапным, горьким спокойствием, – что это своего рода животный инстинкт, побуждение к спариванию? И ничто иное?
Он отдернулся, как будто от удара.
– Нет. Большее, Джой, намного большее…
– Тогда что это? – прошептала она хрипло. – Что это, Люк?
Неожиданно на глаза выступили слезы, и она попыталась вырваться, чтобы смахнуть их с лица. Она смотрела на него через влагу, застилавшую глаза, вспоминая, насколько уязвимой сделала она саму себя, когда верила в то, что все это правда. Однажды она сказала ему одну вещь, которую боялась говорить с тех самых пор, как из ее жизни вырвали родителей, отдала частичку себя, которую до этого не смела никому вручить. И ничто из этого не было настоящим. Она боролась со слезами, раз за разом подавляя их, пока снова не обрела контроль над собой. Люк убрал руки с ее плеч; его глаза казались незнакомыми с той эмоцией, что пришла к ней в пульсациях боли и тоски.