В XVII веке подтянулась и художественная литература. В это время великий английский поэт Джон Мильтон и голландский трагик Йост ван Вондел создали колоссальные поэтические произведения, повествующие о войне восставших ангелов с сателлитами бога и дальнейших связанных с этим событиях, описанных в Библии: трагедии Вондела «Люцифер», "Адам в изгнании", «Ной» и поэма Д. Мильтона "Потерянный рай".
Как впоследствии писал романтик П. Шелли, анализируя значение, которое оказала данная поэма на мировой литературный процесс: "Ничто не может превзойти энергию и величие образа Сатаны […] в "Потерянном рае". Ошибочно считать, будто он был предназначен стать общедоступной иллюстрацией воплощенного зла […] Мильтон настолько исказил распространенное убеждение (если это можно считать искажением), что не дал своему богу никакого нравственного превосходства над своим дьяволом".
Люцифер как литературный персонаж, конечно, не отождествим напрямую с архетипом Сатаны, но его вполне можно назвать сатанистом. Исходный сюжет — библейские дни творения. Это, так сказать, вводная. Как поведет себя в этих условиях сатанист? Люцифер и многие ангелы с ним вырываются из-под колпака, потеряв, на первый взгляд, все — в действительности же встав наравне с богом.
Обретешь свободу движения тогда, когда утратишь связь с тем, кто тебя породил.
Обратите внимание, что Люцифер поднимает бунт не ради власти, как инкриминируют ему церковники, а ради свободы — чтобы вырваться из оков четко регламентированного рая. Он просто не может оставаться в навязанных ему рамках.
— Друзья, — сказал Сатана собравшимся вокруг него, — нет, мы не станем воевать с небесами. Хватит борьбы за власть. Война порождает войну, а в победе коренится поражение. Побежденный Бог станет Сатаной, а победивший Сатана станет Богом. Пускай судьба избавит меня от этого чудовищного жребия. Я люблю Ад, который закалил мой дух. Я люблю Землю, на которой я совершил хоть немного добра… Теперь, благодаря нашим усилиям, древний бог лишился своего земного царства, и всякое мыслящее существо на этой планете либо презирает его, либо не знает. Но что толку в том, что люди больше не подчинены Иалдабаофу, если дух Иалдабаофа до сих пор жив в них; если они, подобно ему, до сих пор завистливы, жестоки, сварливы и алчны, до сих пор ненавидят искусство и красоты?… Что же до нас… мы уничтожим Иалдабаофа, нашего Тирана, если уничтожим в самих себе Невежество и Страх. Лишь с самими собой, и только с собой должны мы воевать, чтобы уничтожить Иалдабаофа.
Дьявол в этих произведениях вызывает у свободных читателей горячую симпатию. В его облике появляются мотивы, не связанные с "олицетворением зла": трагизм, красота. Он начинает вселять не страх, а глубокую печаль,[160] это уже не отвратительный монстр из преисподней, а таинственная личность с ярко выраженной нуминозностью. Восхищает его независимость, дерзость, энергия, интеллект, терпение. Он, его поступки и слова, выглядят ярко и рельефно, в ритме Вагнера,[161] по сравнению с плоской линией бога-отца, бога-сына и их сателлитов. Будучи, казалось бы, загнанным в угол, Сатана находит нетрадиционные решения и вырывается из положения. И этому противостоят сонные действия, схоластические выкладки и моральная жвачка его противников. Всемогущество бога, которым тот в итоге разрешает проблему, выглядит в сюжете неестественно и незаслуженно, как грубое шулерство. Но и оно приносит сторонникам бога победу в битве, а не в войне. Насколько реальны эти события? Настолько же, насколько и любые фантазии, включая сам Мир.
Любопытно то, что авторы этих произведений не стремились восхвалять Сатану. Так уж получилось. Не могло не получиться, если подходить к вопросу последовательно и честно.
Вондел, например, будучи ревностным католиком, проводил параллель между своим Люцифером и Мартином Лютером. В предисловии он проводил такую мораль: Люцифер, ниспровергаемый господней молнией в ад, есть "несомненное зерцало всех неблагодарных честолюбцев, упрямо смеющих восставать против освященных властей, величеств и законоустановленного начальства". Мильтон же написал, кроме того, "Христианскую доктрину".
Тем не менее эти литераторы создали большую головную боль критикам вплоть до нашего времени, которые стараются оправдать их шедевры перед христианскими воззрениями. Мол, Сатана может показаться кому-то привлекательным, но автор не это имел в виду, он его осуждает. Действительно, слова осуждения в тексте встречаются часто, но Дьявол все равно внушает симпатию.
Можно даже сделать смелое (и, к сожалению, не верифицируемое) предположение о том, что Вондел или/и Мильтон в действительности симпатизировали Сатане не только как герою своих произведений, но и в области идеологии и мировоззрения. Просто в ту эпоху они не могли высказать свои взгляды иначе, чем зарядив ими формально отрицательного героя. Нам не составит труда привести пример аналогичного приема. Так, на Востоке в средние века мало кто издевался над религией больше, чем Омар Хайям в своих стихах и образе жизни, он же расшатывал ее своей научной деятельностью. Тем не менее в своих научных работах он традиционно регулярно благодарит аллаха, он совершает хадж в Мекку, а в переписке с духовенством играет роль исламского ортодокса так, что получает от них прозвище "Плечо веры" (Гияс-ад-Дин).
В более поздние времена появление дьявола в литературном сюжете уже совсем не преследует цели вызвать ужас и отвращение у читателя: возьмите Мефистофеля из «Фауста» Гете, Демона из поэм М. Лермонтова, Воланда из "Мастера и Маргариты" М. Булгакова. Уже назрела переоценка церковных понятий «добра» и «зла». Это выражается в и словах Мефистофеля: "Часть силы той, что без числа Творит добро, всему желая зла". Как известно, многие произведения европейской классики представляют собой проработку народных сюжетов. «Фауст» впитал в себя германские народные романы, известные по меньшей мере уже в XVI-м веке. Герой этих произведений ученый-чернокнижник, имеющий "быстрый ум и малую охоту к богословию". Ясное дело, что ему хочется знаний сверх тех, которые можно получить от людей. К кому обратиться? Разумеется, к Дьяволу. Примечательно, что демон, которого вызывает Фауст, отнюдь не встречает его с распростертыми объятиями, как можно было ожидать по церковным представлениям, представляющих демонов торговыми агентами, скупающими души оптом и в розницу.
Напротив, он пытается устрашить и отвратить ученого. Но, "того, кто к черту стремится, ни вернуть, ни спасти уже нельзя".
Контракт на 20 лет был заключен. В этот период, используя возможности Дьявола, он путешествует с ним по "знаменитым городам и землям", выпытывает сведения о природе, истории и метаистории. При этом не отказывает себе в гастрономических и сексуальных удовольствиях, для развлечения разыгрывает с людьми «злые» шутки (то рога кому-нибудь вырастит, то денег займет под залог собственной ноги, которую тут же отпилит и вручит[162]). Впрочем, он оказывает и приятные услуги тем, кто ему нравится. Но, прежде всего, его интересует топливо для ума; и аппетит его в этом не знает предела: он путешествует по звездам, совершает экскурсию в Ад, добивается аудиенции у князей Ада. Примечательно, что Фауст проявляет себя не просто как экскурсант, отвесивший от изумления челюсть. Он работает с полученными сведениями, например, составляет календарь и т. п.